101 год со дня рождения Яна Сатуновского.
Я бы хотел вспомнить о нём сегодня небольшой подборкой из 10 стихотворений, самых моих любимых. Стихи представлены хронологически, как в первой книге автора "Хочу ли я посмертной славы". Не сказать, что Сатуновский сильно нравится мне, но его поэтика, пожалуй, ближе всего к некрасовской по сравнению с другими лианозовцами (я не беру в расчёт поэтов более поздних вроде Ахметьева или Азаровой), а это уже очень хорошо. Но больше слышно в нём Ходасевича и воронежского Мандельштама — как если бы эти двое не тосковали по мировой культуре, а брали её непосредственно где она есть (ведь воронежский чернозём Мандельштама постоянно превращается в культурный пласт, молодые холмы обязательно ведут к всечеловеческим тосканским; зато у Сатуновского всё своё и только. Но как же по-новому читается Мандельштам после Сатуновского! Это настоящее открытие!). Для меня (мой вкус тоже отравлен романтизмом, как и у всех вас, это тяжёлое наследство возвращения модерна) в его поэзии не хватает той пронзительной лиричности, присущей Некрасову ("русский японец" — это Сатуновский о Некрасове). Поэтому подборка так невелика. Однако есть же
страница на Вавилоне, если что.
* * *
Вчера, опаздывая на работу,
я встретил женщину, ползавшую по льду́,
и поднял ее, а потом подумал: – Ду-
рак, а вдруг она враг народа?
Вдруг! – а вдруг наоборот?
Вдруг она друг? Или, как сказать, обыватель?
Обыкновенная старуха на вате,
шут ее разберет.
1939, Днепропетровск читать дальше* * *
Как я их всех люблю
(и их всех убьют).
Всех –
командиров рот
"Ро-та, вперед, за Ро-о..."
(одеревенеет рот).
Этих. В земле.
"Слышь, Ванька, живой?"
"Замлел."
"За мной, живей, е́!"
Все мы смертники.
Всем
артподготовка в 6,
смерть в 7
1942
* * *
Осень-то, ёхсина мать,
как говаривал Ваня Бати́щев,
младший сержант
родом из глухомани сибирской,
павший в бою
за свободу Чехословакии.
Осень-то, ю-маю,
все деревья в жёлтой иллюминации.
1946
* * *
Как будто всеми десятью пальцами –
по стеклу,
так –
душераздирающей своей фальшью –
ты, музыка Москвы,
ты, мучающая слух музыка Москвы!
О, скупка вещей от населения!
О, литер Б!
О, отделение для обслуживания
беременных и кормящих матерей!
1946
* * *
Мне говорят:
какая бедность словаря!
Да, бедность, бедность;
низость, гнилость бараков;
серость,
сырость смертная;
и вечный страх: а ну, как...
да, бедность, так.
* * *
Слушай сказку, детка.
Сказка
опыт жизни
обобщает
и обогащает.
Посадил дед репку.
Выросла – большая-пребольшая.
Дальше слушай.
Посадили дедку за репку.
Посадили бабку за дедку.
Посадили папку за бабкой.
Посадили мамку за папкой.
Посадили Софью Сергеевну.
Посадили Александру Матвеевну.
Посадили Павла Васильевича.
Посадили Всеволод Эмильевича.
Посадили Исаак Эммануиловича.
Тянут-потянут.
Когда уже они перестанут?
* * *
И чем плотней набивается в уши,
чем невыносимей дерет по коже,
тем лучше, говорю я, тем хуже,
тем, я вас уверяю, больше похоже
на жизнь, в которой трепет любовный
сменяется скрежетом зубовным,
а ритм лирического стихотворения –
не криком, так скрипом
сопротивления,
хрипом...
* * *
Просыпаешься среди ночи
с сердцем, бьющимся изо всей мочи,
и с единой мыслью:
свершилось!
Вдох:
свершилось!
Выдох:
свершилось!
Вопль:
свершилось!
– Да что с тобой?
Что ты?
Что случилось?
– Забыл... приснилось...
13 февраля 1959
* * *
Я – трус, трус, трус
(написать на листке бумаги),
я – гнусный трус
(и забыть изорвать, забыть
утопить в унитазе)
23 ноября 1965
* * *
Лунная ночь глубока,
сказал один японец.
Нет, сказал, конечно, не так.
Наверно, не так и подумал.
29 сентября 1975