Метафора монеты и орлянки очень удачно иллюстрирует одно из главных различий между классическим, модерновым и постмодерновым сознаниями: отношение к целостности.
Классическое сознание (тут надо оговориться: под классическим сознанием я понимаю домодерновое сознание в галактике Гутенберга, более раннее в расчёт уже не беру, там свои загоны) — это важное сознание цельности всего мира. Целокупности и гармоничности. Даже романтизм, из которого вырос модерн, не столько расщеплял мир, сколько показывал, что у него есть изнанка (и это очень гармонично, так и должно быть в целокупном мире). Классика воспринимает монету полностью, как монету, как деньги, имеющие номинальную ценность, подтверждённую их материалом (золотом) или хотя бы золотым запасом. Никаких разговоров о релятивности этой ценности и быть не может — только о том, фальшива ли монета или нет.
Модерн разделил монету. Точнее, указал на то, что цельность на деле является структурой: есть у монеты орёл, есть решка — это два полюса, две противоположности. Но они не изнанки друг друга, а самостоятельные образования, каждое из которых имеет свою ценность.
Модерн — эпоха разделения и утверждения собственных ценностей как глобальных. Когда два человека играют в орлянку, для одного из них ценность имеет орёл, а решка не имеет, для другого — ровно наоборот. Представим, что каждый из них начинает транслировать свои ценности как всеобщие. Один говорит, что самое ценное — это орёл, другой — что решка. Так начинается противостояние. Противостояние — обычное для модерна состояние. В эпоху модерна случились две страшные мировые войны. И лишь благодаря постмодерну не случилось более страшной войны, благодаря ему человечество, имея ужасное оружие, ещё не убило себя.
Модерн генерализует некую часть структуры, пытаясь через неё объяснить всё, а остальное отбросить. Учение Фрейда — модерновое, например. Утопический авангард — явление модерна.
Существующее до сих пор отношение к искусству как к элитарному явлению культуры, а к художнику — как к особенному, избранному — это тоже рефлексы модерна.
Итак, вместо цельности — часть.
Постмодерн возвращает цельность на новом уровне, в оптике модернового восприятия цельности как структуры. Это псевдоцельность — поле. Поле отличается от монолита тем, что его как бы нет, оно образовано направлениями частей структуры, их совмещением в сознании субъекта. Два полюса монеты имеют общее поле — орлешку. При этом, однако, орлешка — это не монета. Иные структуры монеты могут создавать иные поля, сама монета, включённая в иные структуры, попадает в иные поля, которые могут исказить её поле. Поля создают другие поля, накладываются и проникают друг в друга.
Любимые понятия постмодернистов относятся именно к полям. Ризома — это поле, образованное своими плато (и включающее их в себя). Гипертекст — поле текстов. Интертекстуальность — включение текста в поле.
Неправильно говорить, будто постмодерн разрушает структуры — он создаёт поле из элементов, образующих цельную структуру. Деконструкция — образование поля у тех элементов, которые несоединимы в структуре. Полюса монеты противостоят друг другу. Орлешка — нейтральная их территория, их поле. Здесь они существуют вместе и на паритетных правах.
Вот, пожалуй, что нужно помнить, сравнивая модерн и постмодерн (этакий вывод):
Модерн — это часть вместо целого, часть важнее целого, целое существует лишь как структура. Отсюда — противостояние. Из него — тоталитарность.
Постмодерн — поле вместо части, поле важнее части, поле как вариант целого, целое возможно в качестве поля. Отсюда — коммуникация. Из неё — либеральность и толерантность.