Пространство "традиционного" стихотворения (любого, от силлаботоники до верлибрового брахиколона) есть визуализация его просодии. Главная его особенность — расположение текста "в столбик", запись стихами — основными единицами стихотворного синтаксиса (вторичного, мелодичного, или над-синтаксиса). Стихораздел обозначает паузу между стихами, паузу чисто просодическую, то есть звучащую. Звучание = чтению, а чтение — это преобразование пространства текста в его время. Таким образом, стихораздел и строфораздел также являются паузами временнЫми, местами прерывания стихов-синтагм. Формальный хронотоп классического стихотворения выполняет как чисто конвенциональные дискурсивные функции ("смотрите, это стихи"), так и бахтинскую функцию "ворот в сферу смыслов", во всяком случае, вспомогательных: перераспределение синтагм ведёт к искажениям смыслов этих синтагм, на том и зиждется очарование мерцающего поэтического смысла, нераздельного с чувством. Сила вмешательства стихораздела в смысл явлена в том, что отдельно выделяют такой приём, как анжабеман, а также различные типы параллелизмов, от рифмы до подхвата.
Усиление стихотворного пространства и его ослабление, низведение до прозаического (усиление временнОго модуса) — две противоположные стратегии.
читать дальшеПервая стратегия тоже может быть направлена на пространственное фиксирование времени. Длинные пробелы фиксируют длинные паузы, лесенка или разбивка стихов на подстрочия, выделение полустиший отдельными строками вводят иерархию семантически значимых пауз различной длительности, верлибр использует версификацию для установки интонации, над-синтаксиса, которым управляется речь.
В случае усиления пространства текста с целью обозначить разные варианты прочтения, а значит, разное его время, возникает визуальная поэзия. Это поэзия пространства. В визуальной поэзии пространство текста вмещает в себя несколько линейных времён в их симультанности. Визуальный текст нелинеен и имеет два уровня восприятия и третий — интерпретации: восприятие всего пространства в единый момент времени читателя и восприятие в чтении — в линейном временнОм разворачивании. Время текста выбирает читатель, собирая рассыпанный текст в синтагмы на собственное усмотрение. Интерпретация такого текста как таковая — дело сложное, возможно осмыслить разные развёртки визуального стихотворения, но суть самого стихотворения — в невыразимой на ином метаязыке, кроме метаязыка самого стихотворения, кроме его особого пространственного над-синтаксиса, невыразимой одновременности существования всех развёрток, в их слиянности и симультанности, которую необходимо не интерпретировать, а эротически прочувствовать. Возникает как бы спираль: от ещё не семантизированного восприятия пространства через линейные интерпретации читатель приходит к постсемантизированному восприятию пространства, к чувству накладываемых и сливающихся друг с другом смыслов, в котором и есть главный "смысл" визуального стихотворения.
Противоположная стратегия лежит в основе мнимой прозы, или А4. В этом виде стихотворной речи игнорируется пространство, что служит определённым сигналом. Вся смысловая нагрузка ложится на время текста, на его разворачивание в чтении, иначе говоря, на его поведение по типу прозы, даже нарративной прозы. От читателя требуется обратить внимание на текст в его цельности, на сообщение, которое он несёт, на принципиальную нерасчленённость синтагм. Это кроме тех дискурсивных сигналов, которые посылает читателю имитация прозы как минус-приём (так, Шкапская использовала его с целью подчеркнуть некую дневниковость, скромность и тихую интонацию своих стихов; Быков может использовать, чтобы поместить стихотворение в контекст газетных статей, а Победин — прозаической книги; некоторые сетевые авторы используют в сюжетных или описательных стихах, что опять же отсылает к прозаическому дискурсу; в "Чайлдфри" Ривелотэ смена прозы на мнимую прозу играет композиционную роль).
Усиление пространства текста прямо связано с практиками "авангардной традиции", с их стремлением к ёмкой и синтетической поэзии, к отказу от конвенциональных знаков с их установленой связью между означаемым и означающим или же к деконструкции таковой, наконец, к ослаблению семантики и "победе над временем". Усиление времени, напротив, отсылает к модернистской практике и декларируемой важности знаков, их семантики и интерпретации, к герменевтике, поскольку больше обращает внимание на поле референций текста, на его "художественный мир" и "смысл". Пространство исключает чтение, а значит, толкование; время и есть чтение. Пространство текста есть плоть означающих, индексов, время — плоть означаемых, референтов; пространство текста отсылает к эротике, а время — к герменевтике.