Статья Марины Давыдовой "Наша главная скрепа" на Кольте. Я как-то тоже размышлял в этом направлении, но чётко не выразил, не обозначил свои догадки, а здесь хорошо сказано. Я сейчас не в политоту вовсе хочу, а в эстетику.
Страстная, самозабвенная, истеричная любовь к классике — это в России не любовь к прекрасному. Это любовь к чему-то застывшему, безопасному и цементирующему все общество — от детского сада до творческих вузов и от прачечных до Министерства культуры.
<…>
Церковники еще были смиренны, национал-социалисты еще были маргинальны, закон об оскорблении чувств верующих еще не был принят, а за классику уже шли кровопролитные бои. Таксисты, музыковеды и многочисленные преподаватели многочисленных творческих вузов уже готовы были распять режиссера, который в условном театре Б. как-то не так поставил оперу композитора Г.
<…>
Эту сакрализацию художественных форм и превращение классиков в иконы, на которые надо молиться по жестко установленным правилам, при всем желании не удается поместить в привычную схему светское государство vs. религиозные мракобесы. Тут налицо симптом какой-то иной болезни, которой не сразу найдешь название.
<…>
То, что происходит в России, можно назвать тотальной консервативной революцией, случившейся параллельно в самых разных сегментах общества. Ее проявления кажутся порой взаимоисключающими, но это всегда победа консервативного тренда над модернизаторским. Он побеждает внутри самой церкви (там ведь тоже есть свое либеральное крыло и свои обновленцы), он перешел в яростное наступление в сфере культуры, он очевидно возобладал внутри властных структур<…>
Россия вряд ли превратится в клерикальную державу, в ней вряд ли может окончательно восторжествовать идеология нацизма, да и к социалистическому прошлому ее вернуть уже, мягко говоря, затруднительно. Что же будет? А вот то и будет — липкое, вязкое месиво из ретроградных идей самых разных оттенков и мастей. Постепенное, но неуклонное превращение страны в консервативную провинцию. Ползучая революция серости, порой не имеющей внятной идеологии, но почти всегда имеющей общие эстетические пристрастия. Именно с их помощью проще всего выразить общий, разлитый в воздухе запрос на консервативные (вечные) ценности.
<…>
Неудивительно, что эстетические битвы давно уже вышли в России за пределы эстетической сферы, а классика стала столпом и утверждением нынешнего режима. Истеричная любовь к ней это почти всегда любовь не за, а против — к Чайковскому против Чернякова, к Гоголю против Серебренникова. Границы любви смещаются, но агрессия остается неизменной. Сначала любили Чехова против Някрошюса, потом уже самого Някрошюса против всякой новой режиссуры. От этого, в сущности, один шаг до любви к Родине против всего остального мира.
Именно поэтому эстетические предпочтения лично для меня давно стали лакмусовой бумажкой. Правильные политические взгляды не спасают от эстетического дикарства, зато интерес к современному искусству почти всегда есть гарантия того, что человек хочет видеть мир меняющимся. Тот, кто понимает или хотя бы стремится понимать современный театр (или музыку — неважно), не может испытывать ненависть к классике. Он просто ищет в хрестоматийном произведении предвестия сегодняшних проблем. И если меня спросят, в чем конкретная социальная польза современного искусства, я отвечу просто: оно помогает обществу учиться жить в настоящем, а не в хорошо отцензурированном и окостеневшем прошлом.