•
Зенкин о книге "Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали"Привлекла меня рецензия (и книга) концепцией функционирования текстов в социуме, напомнившей мне о моей концепции интерпретационного поля. Вот цитаты:
Чтение текста, констатирует Байяр, практически всегда носит выборочный характер, то есть даже прочитанный текст мы реально знаем — а тем более помним спустя какое-то время — лишь частично, фрагментарно; «понятие "прочитанности" очень расплывчато: сложно сказать, лжем мы или нет, утверждая, что некую книгу мы читали». «И наоборот, многие книги, вроде бы непрочитанные, оказывают на нас сильное воздействие — через те отзвуки, которые до нас дошли». Такие полузнакомые, принадлежащие всем и никому в отдельности тексты образуют «виртуальную библиотеку», «пространство обмена мнениями о книгах в устной или письменной форме»; а для каждого из нас в отдельности они группируются во «внутреннюю библиотеку» — она «состоит из фрагментов тех забытых или выдуманных книг, через которые мы постигаем этот мир». Транслируемый от читателя к читателю (или, что то же самое, от нечитателя к нечитателю), постепенно забываемый, текст настолько сильно деформируется, что даже сам автор может не узнать его в пересказе публики. Но и этих деформаций не стоит стесняться: осуществляя их, читатель преодолевает собственную пассивность, побеждает «страх перед культурой» и, как мечтал когда-то Ролан Барт, решается сам «начать писать». [чем не явление фанфикшна?]
читать дальшеПьер Байяр вместо труднодостижимого знания текстов (их слишком много.) рекомендует знание структур.
Во-первых, это сверхтекстуальные, классификационные структуры, позволяющие, даже не читая текста и зная о нем лишь очень мало, найти ему точное место в пространстве «коллективной библиотеки»: «Просвещенные люди знают (а необразованные, себе на горе, не знают как раз этого): культура — прежде всего умение ориентироваться <...> самое важное в книге — это ее соседи по книжной полке. Поэтому для просвещенного человека ничуть не вредно не прочесть той или иной книги: если такой человек и не знает в точности ее содержания, он, как правило, имеет представление о ее положении, то есть о том, какое место эта книга занимает среди других».
Мы всегда имеем дело не с отдельной книгой, а с целой культурой, для «ориентации» в которой важнее помнить не конкретные тексты, а абстрактные жанровые, стилистические, сюжетные, идеологические классификации, в которые они включены: язык, а не речь, в терминах соссюровской лингвистики.
Во-вторых, не только вся литература в целом, но и отдельный текст, воспринимаемый «понаслышке», через пересказы и реминисценции, приобретает подчеркнуто структурный, то есть абстрактный, облик: «само понятие чтения с этой точки зрения видоизменяется: оно уже не привязано к книге как материальному объекту, а может означать встречу с произведением в широком смысле, в том числе и в нематериальном облике».
«У каждой книги есть своя внутренняя логика», по которой ее можно реконструировать, как Кювье реконструировал облик динозавров по их костям или как упоминаемый Байяром герой романа У. Эко «Имя розы» — образцовый исследователь-структуралист — предсказывал содержание никогда им не виденной секретной книги; а в более скромных масштабах это происходит в любом бытовом разговоре о литературе, когда обсуждаемый текст никогда не памятен во всех подробностях всем участникам беседы и они ведут сложный торг, согласовывая между собой свои частичные, порой противоречащие друг другу знания и интерпретации. В пределе торг может быть чистым блефом, как на бирже, где котируются дутые ценности: так получается, когда собеседники вовсе не читали обсуждаемую книгу и она «уступает место некоему гипотетическому летучему объекту, книге-фантому, который способен вместить все возможные проекции и без конца меняется по воле собеседников».
Его структурно-«торговая» концепция литературы сильна тем, что признает коллективную природу чтения: даже уединяясь с книжкой вдали от людей, мы все равно рано или поздно «инвестируем» прочитанное в процесс социальной коммуникации. В конечном счете мы все вместе читаем книги (включая те, которые кто-то из нас по отдельности не читал), совместными усилиями вычленяем в них то, что останется в нашей общей памяти, в нашей «коллективной библиотеке».Что же касается пассажа Сергея Зенкина
Вместе с тем этот «бесконечный процесс выдумывания книг», как он представлен у Байяра, замкнут в себе: обмен мнениями, зачастую вполне драматичный, сам по себе не изменяет его участников, не побуждает их к каким-либо ответственным поступкам.<…> Коллективность чтения не доходит до порога, за которым начинается его социальность., то я с ним не согласен. Концепция Байяра есть, на мой взгляд, концепция формирования культуры или части (литературной, вербальной) культуры в наше время. Эгалитарное формирование, где место некой "верной" интерпретации, спускаемой сверху, заняло интерпретационное поле, формирующееся из множества интерпретаций, текст теряет свою самоценность, активным культурным агентом вместо автора становятся читательские сообщества, или, вернее даже, читательские связи.