Сколько бы ни ломали копья донкихоты всяческих мастей о мельницы гламура, мало какие приёмы идеологического характера способны его истребить — суха теория, как говорится, а древо гламура блестит и сияет вместе с зеленеющим древом жизни. Есть лишь одна бомба, способная его подорвать — болезнь и смерть. Не чьи-то там, на чьи-то гламур закрывает холёные веки с нарощенными ресницами, а некой конкретной гламурной иконы. Когда икона гламура во всём блеске и великолепии собственного, пусть и мифического, гедонизма внезапно страшно заболевает, а вскоре умирает — это диверсия прямо изнутри всего феномена. И она могла бы оказаться действенной. Но она таковой не окажется, поскольку потребитель гламура, испытав эмоциональное потрясение, не отрефлексирует его, пройдёт по поверхности, как это у него принято, не угодив в глубь воронки, оставшейся от взрыва. Поверхностность гламура — его главный козырь и защита, как от любого рода идеологических нападок, так и от внутренних взрывов: они и остаются внутри, а кто туда полезет? Но всё же эти взрывы имеют точки выхода на поверхность и, возможно, некий процент потребителей туда угодит. Ведь есть же собственное тело, а от его глубины никуда не уйти, она когда-нибудь прорвёт поверхность и разрушит гламур на личностном уровне. Думаю, это ощущает каждый потребитель гламура и испытывает смутную тревогу, каковая, в свою очередь, вынуждает его усиливать потребление.