• Парадоксы фантастики. О книге Иланы Гомель «Повествовательные время и пространство: Репрезентация невозможных топологий в литературе»

Нарратология — штука сложная. Я с трудом смог хотя бы приблизительно уловить смысл повествовательных приёмов, о которых писала Гомель, да ещё и в пересказе Артёма Зубова. И вот, если попытаться разложить по полочкам, что выходит.

Традиционная нарратология, по мысли исследовательницы, рассматривает литературный текст с позиции ньютоновской физики. Ученые-нарратологи принимают на веру, что мир фикционального повествования соответствует привычному нам, описываемому законами Ньютона трехмерному пространству, где время движется линейно. Но стоит лишь обратить внимание на организацию хронотопа в мифе или сказке, чтобы убедиться: пространство и время в них работают по особым законам, редукционистское описание которых в рамках модели Ньютона грозит созданием упрощенного представления о них.

Короче говоря, "инобытие", представленное в тексте, отлично от привычного нам мира, поскольку повествование усложняет и пространство, и время. Это происходит благодаря феноменам, возникающим на стыке двух модусов текста: диегетического и экстрадиегетичекого, и всё это в поле взаимодействия текста с читателем. Диегетический уровень текста — это сами события, "про что текст"; экстрадиегетический — это повествование о событиях, "как сделан текст"; их взаимовлияния — авторские интенции, созданные для вовлечения читателя в мир фантастического текста, это приёмы, которых Гомель выделяет пять штук.

если кому-то всё ещё интересно1. Наслоение — его суть заключается в помещении фантастического экстрадиегетического пространства «поверх» реалистического диегетического. Автор оговаривает, что «наслоение» может рассматриваться как не до конца буквализированный метафорический образ, почти полностью, но не до конца становящийся участником, актором художественного мира. Т.е. это некая чрезмерная образность в, казалось бы, реалистическом повествовании (в пример Гомель брала Диккенса, а мы можем вспомнить и Гоголя), которая выходит за рамки чисто стилистические и начинает как бы управлять повествованием при реалистичности событийного уровня.

2. Мерцание — если при «наслоении» акцентируется образность художественного языка, то при «мерцании» используются такие приемы, как ненадежный повествователь и частая смена точек зрения. Собственно, понятно. Тут либо хронотоп неясен, либо повествователь мерцает между хронотопами, тем самым объединяя их в единое, но разнородное поле. А вот, казалось бы, пример не из явных: Так, сюжет романа «Дракула», по мысли Гомель, представляет перемещение героя между, с одной стороны, пугающим миром Восточной Европы, воспринимаемым и как часть Европы, и одновременно как далекая загадочная территория — туманная граница цивилизации, и, с другой, уютным Лондоном. Однако, как отмечает исследовательница, Стокер смещает баланс сил и рисует контрнаступление сил зла на Лондон, где возлюбленная главного героя Люси становится восточноевропейской «дикаркой», подчинившись злой воле графа Дракулы

2.1 Разновидностью мерцания считает Гомель приём под названием обход, я не знаю, почему именно такое название, да и в суть вникнуть не могу, что-то там о многомерности вселенной. Одним из текстов, использующих обход, является "Машина времени" Уэллса. В общем, «Обход» — это проекция пространственной оси повествования на его временную ось и понимай как знаешь. Видимо, обход здесь в том, что временные парадоксы разруливаются пространственными метафорами, а многомерные пространственные приколы — с помощью развёрнутых во времени повествования-чтения пространственных измерений. Как-то так.

3. Инкорпорирование — повествовательная стратегия, в которой диегетическое пространство текста удваивается путем включения отдельной мини-вселенной в основной хронотоп. И в качестве примера — "Алеф" Борхеса. И дальше: В то время как при «наслоении» два уровня текста разделены, а при «мерцании» онтологический статус художественного мира остается неясным, «инкорпорирование» порождает хронотопы, невозможность которых не подлежит сомнению. Как тот Алеф, как затерянные миры с динозаврами. Это и отдельный хронотоп со своей личной историей, и хронотоп в общем хронотопе повествования с его историей. В какой-то момент истории проникают друг в друга.

4. Чревоточина — приём, характерный для утопий. Чревоточины возникают из того парадокса, что утопия, являясь пространством вне времени, существует во времени повествования (на экстрадиегетическом уровне), оттого хранит в себе зачатки истории, гетеротопии, обычно подавленные гомогенностью утопического хронотопа. Любая история в утопическом тексте возникает из гетеротопий и через приём чревоточины. Я так понял суть приёма, не знаю, верно ли.

5. Коллапс — это хронотоп, в котором временная ось повествования спроектирована на его пространственную ось. Что бы это значило? Примерно то, видимо, что в повествованиях подобного рода пространство заменяет собой время. В качестве примеров приводятся, скажем, "Никогде" Нила Геймана и «1Q84» Мураками, жаль, я не читал. Только, в отличие от обхода, это не развёрнутая многомерность, о которой приходится рассказывать, а, напротив, схлопнутая, коллапсирующая, где всё происходит одновременно. Сложный прекол, чоуж тут говорить.

В общем говоря, половину из этого я не совсем понимаю на рациональном уровне, а лишь как-то чувствую что ли, где-то на периферии понимания нахожусь, но штука интересная, блин. Нет, при этом сами метафоры, скажем, коллапса, понятны, ясно, в чём суть подобного хронотопа, но механизм приёма неясен. Если в наслоении ясно: повествование само накладывает хронотоп на уже существующий диегетический, то что значит проекция оси на ось я так и не понял толком.