В общем, тут выкатили шорт НОС-2016. Там наверняка хорошие книги, но читать я их, конечно, не буду. <рожа какого-то тнтшного ведущего.jpg>. Ну, может, какие-нибудь буду, если станет прям интересно, но для начала я решил воспользоваться кунг-фу рассуждать о книгах, которые не читал, от сэнсея Байяра. В общем, гуглить по каждой книге отзывы в интернетах и на их основании создать себе некий образ необходимой книги. А результаты скидывать сюда. Это не будут серьёзные какие-то отзывы, как по прочитанным книгам, там всё будет хорошенько приправлено остраняющей иронией, чтобы, ну, ясно было, что это лишь о симулякре книги речь идёт, об отражении множественных её отражений. Заодно попробую прикинуть, достойна ли книга НОСа или нет (частное мнение не особо компетентного в этих вопросах читателя).
1. Что я узнал о книге Евгения Водолазкина "Авиатор" 1. Что я узнал о книге Евгения Водолазкина "Авиатор"
— по ходу, источником вдохновения послужил один голливудский фильм с Мелом Гибсоном и мелким хоббитом. Там тоже был авиатор (на самом деле, в романе герой не авиатор), его там тоже заморозили, потом разморозили, а его девчуля стала бабушкой. Правда, чтобы преодолеть возрастной диссонанс, самого героя в фильме тоже пришлось состарить (а то чо ему молодому сморщенная, правда?), а Водолазкин решает эту проблему иначе, о чём немного позже. В общем, если вкратце, сюжет таков: в лихие 30-е одного зэка в Соловках жуткие врачи-вивисекторы заморозили, проверяя, можно ли таким же образом заморозить вождя, а разморозили только на рубеже веков, и вот он вспоминает как чо было, ищет свою любовь, снимается в рекламе замороженных овощей и постепенно постигает некую Истину.
— воспоминания лучше идут в форме дневника, а ещё лучше — сразу нескольких, чтоб читателю было особенно интересно.
— заодно можно рассказывать от первого лица, что позволит говорить не об Истории со всякой политотой и прочими огромадными категориями, а про всякое личное и мелкое, телесное, всякие обыденные звуки, запахи, вкусы, прикосновения. Тем самым споря с тем веком, откуда был изъят главный герой.
— которого, кстати, зовут Иннокентий Платонов. И вообще у Водолазкина имена не то чтобы прям говорящие, словно плакат, но с очевидными ореолами. Такой russkiy i dostoevskiy Платонов vs. немецкого врача (уже знакомо) с фамилией Гейгер. Русская девушка Настя. Знаковый 1999 год. Всё полно символизьму и всяких отсылочек (ачож, русский Эко, хуле вы хотели).
— хорошие люди хвалят стиль Водолазкина, при этом лайвлибушки не ссутся от его "языка", а значит, стиль и вправду годный и не безвкусный
— заморозка не прошла бесследно для мозга Платонова: у того возник стокгольмский синдром, проявившийся в апологии любимого совка и дошедший аж до того, что если тебя наказывают, значит, ты виноват. А то ж, власти лучше видно, когда ты виноват. А уж особенно Б-гу. Потому что эти необратимые изменения мозга автор по ходу называет христианским смирением и вообще чуть ли не святостью.
— святому и невинному Иннокентию ещё более-менее повезло с образом, остальные персонажи вышли картонными. Ещё бы, доктор-то не наш духовный, немец, а девица, ну, чо с неё взять, баба и есть. Кстати, любовь прошлой жизни Платонова, Настя, постарела, и любить её теперь невозможно. А мужику нужна баба же, и как сделать так, чтобы святость не нарушить неверностью? А надо ввести внучку той Насти — Настю младшую. Которая, конечно, только и ждала всю жизнь, когда парень её бабушки очнётся, чо ей делать ещё? Главное, что она копия своей бабушки в этом возрасте, этого хватает, чтобы её потрахать, а внутренний мир, да кого он интересует, этот внутренний мир бабы? Платонов разве человека любил в своё время, личность? Пффф. Это как один хомячок умер, так можно же другого купить той же масти. Главное, сама Настя-младшая и не против, ведь у Платонова неплохой хуец, и владеет он им прям мастерски. В общем, главный герой находит свою любовь, о том, что думает по этому поводу любовь, никому нет дела.
И этот тёплый ламповый (нет) хуецентричный male gaze в худшем смысле этого слова встречает читателя прям на обложке.
Достойна ли книга премии?
Я так не думаю. Скорее в шорте она занимает место Яхиной того года: твёрдый мейнстрим. Мы имеем дело с конструкцией, близкой классическому роману, о какой-то новой словесности говорить сложно. Равно как и о новой социальности.2. Что я узнал о книге Кирилла Кобрина «Шерлок Холмс и рождение современности»2. Что я узнал о книге Кирилла Кобрина «Шерлок Холмс и рождение современности»
— это нонфикшон
— но с явным авторским лицом, это, грубо говоря, эссе.
— при этом вроде как никаких особых приколов с собственной словесностью автор не совершает. То есть, вполне себе такой привычный язык эссе или колумнистики.
— эссе посвящены, как ни странно, Холмсиане. Кобрин берёт некоторые рассказы Дойля, помещает их в контекст Викторианства и наблюдает, кто выживет. То есть, возникает эффект два в одном: узнаёшь и кой-чего новое о рассказах Дойля, и кой-чего об эпохе. Внимание уделяется и косякам переводов.
— главное: Кобрин формулирует тезис о том, что современность, modernity, формируется именно в ту эпоху, а рассказы о Холмсе это хорошо фиксируют. Образ Холмса современен до сих пор, потому что культура чот не очень далеко ушла от Викторианства.
— а ещё автор балуется альтернативными интерпретациями, и это особая вкуснота.
— сам Кобрин вообще интересный чувак. Есть на Афише его интервью годовой давности, как раз когда книга вышла, вот оно, любопытное.
— мне захотелось её почитать. Она небольшая, состоит из коротких эссе, самое то. Главное, там есть инфа, которую трудно всю выложить в пересказе. И я уже начал) как раз недавно дочитал "Поэзию"
Достойна ли книга премии?
Если в том году тоже был нонфикшон, то он хотя бы был странно написан. Житие там, лауреат, например. Если книга и может получить НОС, то вряд ли за словесность. Куда больше ставка на новое обоснование нынешней социальности. Впрочем, для премии и вовсе желательно наличие обоих полюсов. так что скорее нет, чем да3. Что я узнал о книге Сергея Кузнецова «Калейдоскоп. Расходные материалы»3. Что я узнал о книге Сергея Кузнецова «Калейдоскоп. Расходные материалы»
— постнодерьмизм жив
— при этом "мы остранили постмодернизм постмодернистской иронией, чтобы ты усмехался над постмодернизмом, как постмодернист"
— первая часть названия прямо указывает на форму. Книга представляет собой типа сборник рассказов, которые тихонько сплетаются там и сям и образуют ажурный текст, этакий калейдоскоп.
— кроме того, это пастиш, полный разнообразных ссылок на всяческие тексты 20 века, в том числе стилистических.
— каждый отдельный эпизод содержит в себе потенциал полноценного сюжета, но то и дело обрывается, уступая место следующему. У каждого свой хронотоп, чётко обозначенный в заглавии.
— главное: хронотопы эпизодов охватывают собой целый мир и расширенный 20 век (от того же Викторианства до 2000-х).
— вторая часть названия книги, с одной стороны, тоже кивает в сторону формы. Дело в том, что в конце книги есть библиография: откуда автор понатырил материала. Правда, она явно неполная. Ну понели, тип это стёклышки. А то, что не вошло в библиографию, видимо, зеркала. Или я хз.
— а с другой стороны, понятие "расходные материалы" относится и к персонажам книги. Возникает лик века-волкодава, для которого человек есть лишь деталь плана.
— и вот i have всякие стили 20 века, i have тоталитарное отношение к человеку в 20 веке, ughh... => весь такой ужасный 20 век.
Или нет. Чот я так и не понял из отзывов, об этом ли прям так явно, но что это попытка портрета века — это да.
— я начинаю подозревать тренд этого шорта, но это лишь половина списка, надо сначала огласить весь список, пожалуй.
Достойна ли книга премии?
Это не настолько прям ново, но уж явно новее и рефлексивнее, чем занюханный роман или сборник эссе. Так что возможно. 4. Что я узнал о книге Владимира Мартынова «Книга перемен»4. Что я узнал о книге Владимира Мартынова «Книга перемен»
— наканецта что-то и вправду интересное. С какой-то стороны это схоже с постмодернизмом, но на деле лишь технически.
— при этом имеет место некий универсализм, попытка то ли объяснить, то ли проиллюстрировать мир и культуру.
— название говорит само за себя: в основе книги лежит китайская Книга перемен.
— Мартынов по идее музыкант, оттого он лишён присущего литераторам литературоцентризма (сорян за тавтологию). Он строит книгу, во-первых, на конкретной ритмической структуре (гексаграммы, да);
— во-вторых, он поступает, как DJ: миксует уже готовые тексты, пикчи, фигуры, линии, карты (Звенигорода с бодхисаттвами)...
— такой вот редимейд, точнее, ассамбляж, в ход идут не только и даже не столько художественные тексты, но и всякие указы, объявления. Главное: миксы эти не бездумные, не хаотические, а имеют систему, в основе которой... ну вы понели.
— самое интересное, что в интернете нет никаких отзывов на книгу. Только сам Мартынов о ней рассказывает. Но рассказывает вполне себе понятно. Вот, например, обстоятельный монолог на Горьком. Там и фотки страниц книги есть, любопытное зрелище. А такое молчание понятно, тут необходим подход скорее как к арт-объекту, чем явлению литературы.
— "Почему меня литераторы не понимают? Потому что в литературе пока не существует так называемого «диджейства», когда приходишь с чемоданом чужой музыки, ставишь ее, — и начинает происходить что-то новое. Мне хотелось бы стать диджеем в литературе. Писатели-постмодернисты к этому шли, но не дошли дотуда, докуда я, потому что дело не только в цитировании, а еще в продуманном порядке, в структурированности."
— и это только первый том с 32 гексаграммами. При этом в нём полторы тысячи страниц.
— а также готовится цифровая версия книги. По ходу в виде приложения. Интересно, что несмотря на критику книжности, арт-объект Мартынова изначально создан в виде вполне себе печатной книги, да ещё и отсылает к известной книге. Есть в этом что-то.
Достойна ли книга премии?
О да, наконец-то первый реальный претендент. Впрочем, после Зайцева я уже не надеюсь на адекватность жюри. Фишка НОСа в том, чтобы замечать как раз такие интересные штуки. Надеюсь, об этом вспомнят на сей раз. Но возможен вариант, что люди литературы обидятся на Мартынова, который отказывает словесности в какой-то значимости в наше время. 5. Что я узнал о книге Александры Петровой «Аппендикс»5. Что я узнал о книге Александры Петровой «Аппендикс»
— это проза поэтессы
— оттого она представляет собой этакое речевое кружево, причём многоголосое. Обращение с языком близко к поэтическому. Котируются различные трактовки простых вроде бы слов. Начать с названия: Аппендикс ~ Апеннинский
— а чёткий общий сюжет трудноуловим. 800 с лишним страниц охуительных историй ниочём.
— напоминает этакий блог. Свободное парение мысли, ярко выраженная субъектность, всякие детальки. Но говорят, что сюжет есть.
— прост в сети есть ровно два отзыва на книгу, один с Кольты, другой с Горького. Первый при этом пиздецки размазан, чо там к чему не понять, второй куда более конкретный. Пришлось читать отрывки, это было довольно скучно.
— в общем, это книга о Риме и его обитателях. В оптике его жителя, не коренного, но уже и не туриста, открывшего изнанку города. Об этой изнанке вроде как и идёт речь.
Достойна ли книга премии?
Да хз вот. Тут надо все 800 страниц читать и чувствовать язык, видимо. Отрывок же меня не впечатлил. Но это ничего не значит. Барскову тоже нелегко читать 6. Что я узнал о книге Сергея Лебедева «Люди августа»6. Что я узнал о книге Сергея Лебедева «Люди августа»
— еее политота
— то есть, и в других книгах так или иначе она была, и Авиатор не обошёлся без неё, например, а уж "Сумеречные рассказы" Лего, но про них я вообще отдельно напишу, как дочитаю.
— но тут прям по больному месту да калёным швом и без смягчающих сказок (как у Лего). 30-е и 90-е, ГУЛАГ, Сталин и воспоминания о нквдшной родне, полные лакун.
— эти лакуны и являются, эмм, вдохновителями (?) для этой книги. Основа такая: в августе 1991 бабушка герой (тождественный в некоторой мере автору) находит мемуары своей бабушки. Бабушка не простая, а редактор в Политиздате. О многом говорилось в этом дневнике, но о многом и умалчивалось. В частности, о дедушке героя. А через него — о сталинских временах вообще. Именно это умолчание и стремится расшифровать автор.
— то есть, книга прежде всего не о политоте или истории. Книга скорее задаётся вопросом: где тот язык, на котором можно было бы усвоить травматический советский опыт, как его выработать, как озвучить эту громкую немоту?
— но это слишком тонко для всякой ваты, которая щедро поливает автора говном в интернетах и даже просочилась на лайвлиб.
— добавляет масла в огонь непростая история публикации книги в России и всякие высказывания автора в интервью. Кстати, интервью у него интересные, вот, например, на Снобе, там и о книге есть.
— остаётся добавить, что написана-то книга вроде как просто и не особо искусно, но поднятые ей проблемы языка весьма интересны.
Достойна ли книга премии?
Вполне возможно. Тут и социальность, и её язык, и проблемы старого/нового языка. Вопрос, что окажется важнее для жюри: отвлечённый формализм Мартынова? Литературность Кузнецова? Или актуальность Лебедева (инфернальная актуальность Лего)? Или поэзия Петровой? Ухх, варианты. 7. Пост про книгу Бориса Лего «Сумеречные рассказы»Шорт-лист общим планом После первых трёх книг мне показалось, что основной темой шорта этого года станет 20 век, попытка понять его, обозначить, обдумать. Разными инструментами.
1. Создав субъекта, который зеркален нам нынешним: он погружён в атмосферу начала века и остранён от реалий конца века. Этот обратный взгляд из глубины века противопоставлен нашему взгляду свысока, на исходе века. Портрет века глазами свидетеля (Авиатор)
2. Исследовав образ, который был актуален на протяжении всего века, и задав себе вопрос, почему так. Какие черты современности рождались в начале века и как их зафиксировала шерлокиана. Портрет века, запечатлённый в тексте (Шерлок Холмс)
3. Или проведя литературно-стилистическую работу, пастиш, в котором отражается полифония стилей всего 20 века и даже шире, настолько, насколько эта широта связана с тем, что появилось уже в 20 веке. Портрет века, созданный из его литературы (Калейдоскоп)
4. Наконец, попытавшись озвучить язык молчания, примету не только советской действительности, кстати, а ещё и проблему посттравматического свидетельствования вообще, феномен, на котором обосновалась послевоенная поэтика. Это такой сумрачный портрет века, негатив (Люди августа)
Но не все книги списка так гладко соответствуют этой тенденции.
Так, Сумеречные рассказы ориентированы не столько на обозначение прошлого, сколько на предостережение будущего, а питаются они субстратом настоящего, его фантазмами и судорогами.
Словно в будущее смотрит и Книга перемен, но уже по-другому: это попытка создать новый художественный язык, который бы соответствовал культурным тенденциям. Отказ от литературоцентризма, обращение к индивидуальным, нонспектакулярным практикам, диджейство и миксы, ассамбляжи и перформативность текста.
И совсем особняком стоит Аппендикс, это уже и не про время, и не про язык, а про место. Это взгляд на Рим изнутри, старающийся при этом достичь масштабности.
Что же тогда объединяет эти тексты? А вот эта самая масштабность. Каждая книга ставит перед собой задачу объять если не необъятное, то как минимум что-то большое, причём сделать это не со стороны, а осознавая себя частью того, что собирается объять. Увидеть весь масштаб явления изнутри самого явления, будь то время, пространство или язык.
На мой взгляд, премии достойны тут практически все. Кроме Авиатора и Шерлока Холмса. Жду января, заинтригован ашпиздец. Потому что жюри могут всё нахуй переиграть. В том году выбирали между Яхиной (!!) и Зайцевым. А сегодня, например, британскую премию типа НОСа вручили роману из одного предложения. Ново ли это? Хз.
Ну и небольшой ехидный опросик. Как считаете, кто же больше всего заслужил НОС? Ответы специально написаны максимально негативно
