Перечитывая на днях Пригова, я понял всю драму переименования милиции в полицию: у нас больше нет Милицанера. Есть лишь полицейские. Нет того великого, божественного существа, являющего собой Закон и Доблесть. Ведь полицейские, в отличие от Милицанера — лишь люди. И чтобы проникнуться тем былым величием безвременно утерянного нами Милицанера, я хочу привести мои любимые стихотворения из цикла Д. Пригова "Апофеоз Милицанера" (1978). Читайте и плачьте о скорбной потере героя:
Когда здесь на посту стоит Милицанер Ему до Внуково простор весь открывается На Запад и Восток глядит Милицанер И пустота за ними открывается И центр, где стоит Милицанер — Взляд на него отвсюду открывается Отвсюду виден Милиционер С Востока виден Милиционер И с Юга виден Милиционер И с моря виден Милиционер И с неба виден Милиционер И с-под земли... да он и не скрывается.
текстота*** Так встретились Моряк с Милицанером И говорит ему Милицанер Ты юношества должен стать примером Как зрелости я форменный пример
Ты с точки зренья высшего предела Осмыслить должен ветреные страсти Подняться над минутностью пристрастий Я должен — отвечал Моряк и сделал.
*** Вот, говорят, Милицанер убийцей был Но нет, Милицанер убийцей не был Милицанер константен меж землей и небом Как частный человек, возможно, он убил
Все неслучайно в этом мире: Убийца послан чтобы убивать Милицанер — чтобы законы воплощать Но если он в мундире убивает Не государства он законы подрывает Но тайные законы мирозданья Метафизического он достоин наказанья
*** Есть метафизика в допросе Вот скажем наш Милицанер А вот преступник, например Их стол зеленый разделяет А что же их объединяет? — Объединяет их Закон Над ними царствуя победу. Не через стол ведут беседу Они ведут через Закон И в этот миг как на иконе Они не здесь — они в законе
*** Посередине улицы Стоит Милицанер Не плачет и не хмурится И всем другим пример
Но кто возьмет ответственность Что он не входит вдруг Вот в этот миг ответственный Во ада первый круг?
*** Когда придут годины бед Стихии из глубин восстанут И звери тайный клык достанут — Кто ж грудею нас заслонит?
Так кто ж как не Милицанер Забыв о собственном достатке На возмутителей порядка Восстанет чист и правомерн!
*** Страна, кто нас с тобой поймет В размере постоянной жизни Вот служащий бежит по жизни Интеллигент бежит от жизни Рабочий водку пьет для жизни Солдат стреляет ради жизни Милицанер стоит средь жизни И говорит, где поворот А поворот возьми и станься У самых наших у ворот А поворот уходит в вечность Народ спешит — уходит в вечность Поэт стоит, вперяясь в вечность Ученый думает про вечность Вожди отодвигают вечность Милицанер смиряет вечность И ставит знак наоборот И снова жизнь возьми и станься У самых наших у ворот
*** А вот Милицанер стоит Один среди полей безлюдных Пост далеко его отсюда А вот мундир всегда при нем
Фуражку с головы снимает И смотрит вверх, и сверху Бог Нисходит и целует в лоб И говорит ему неслышно Иди, дитя, и будь послушный
*** С женою под ручку вот Милицанер Идет и смущается этим зачем-то Ведь он государственности есть пример Таки и семья — государства ячейка
Но слишком близка уж к нечистой земле И к плоти и к прочим приметам снижающим А он — государственность есть в чистоте Почти что себя этим уничтожающая
*** Ворона где-то там кричит На даче спит младенец И никого младенец спит Один — куда он денется-то
Но если кто чужой возьмет И вдруг нарушит сон его Милицанер сойдет с высот И защитит младенца сонного
*** Полюбил я от детства Милицию И не мог ее не полюбить Я постиг ее тайную суть — Совпадать с человечьими лицами Человеку же с нею совпасть — Все равно, что в безумие впасть Потому что конкретные лица мы По сравненью с идеей Милиции
*** Стоял мороз и мощные дымы Входили в небо стройными рядами И труд был - их от яви отличить Но и отдать чему-то предпочтенье И я ему сказал тогда: Орлов Вот труд тебе - от яви отличи Но и отдай чему-то предпочтенье И это будет мистика Москвы
*** Ел шашлык прекрасный сочный А быть может утром рано Эти самые кусочки В разных бегали баранах
Разно мыслили, резвились А теперь для некой цели Взяли да объединились В некий новый, некий цельный Организм
Вот всех я по местам расставил Вот этих слева я поставил Вот эти справа я поставил Всех прочих на потом оставил - Поляков на потом оставил Французов на потом оставил И немцев на потом оставил Вот ангелов своих наставил И воронов вверху поставил И прочих птиц вверху поставил А снизу поле предоставил Для битвы поле предоставил Его деревьями уставил Дубами-елями уставил Кустами кое-где обставил Травою мелкой застелил Букашкой мелкой населил Пусть будет все как я представил! Пусть все живут как я заставил! Пусть все умрут как я заставил!
Так победят сегодня русские Ведь неплохие парни русские И девки неплохие русские Они страдали много русские Терпели ужасы нерусские Так победят сегодня русские
Что будет здесь, коль уж сейчас Земля крошится уж сейчас И небо пыльно уж сейчас Породы рушатся подземные И воды мечутся подземные И звери мечутся подземные И люди бегают наземные Туда-сюда бегут приземные И птицы поднялись надземные Все птицы-вороны надземные А все ж татары поприятней И лица мне их поприятней И голоса их поприятней И имена их поприятней Да и повадка поприятней Хоть русские и поопрятней А все ж татары поприятней
Так пусть татары победят Отсюда все мне будет видно Татары, значит, победят А впрочем - завтра будет видно
Это проблема ценности того или иного средства выражения, особенно спорного.
Проблема возникла из обсуждения всё того же места: "след подковы коня кареты старца-февраля". Мой оппонент предложил оценивать спорные приёмы, исходя из общего поэтического уровня автора. Мол, если такой порядок слов случился у поэта, зарекомендовавшего себя как поэта хорошего, мастера слова, то это можно расценивать как осмысленный приём. Если же подобное допустил начинающий или просто плохой поэт, это лучше расценить как ошибку.
Имхо, такая позиция ущербна и, к тому же, плохо применима в сетевой критике, где приходится работать непосредственно с текстом, мало зная о творчестве автора в целом. Но и если спорный приём оказался в низкокачественном контексте, это ещё не повод решать вопрос в пользу ошибки. Во-первых, любой автор может бессознательно, через наитие, найти хорошее средство выражения. Нельзя отказывать в возможности удачи даже самым плохим авторам. Возможно, весь текст конструировался лишь для обоснования этого средства, но автор не смог дотянуть его до нужного качества. Так, данный отрывок был в контексте не самого высокого качества, но я считаю его хорошим средством развёртывания образа во времени и пространстве, хотя бы за его лаконичность.
Во-вторых (и это самое важное): работа сетевого критика, на мой взгляд, состоит прежде всего в том, чтобы, основываясь на собственном опыте, попытаться указать автору как на плохие места в его произведении, так и на потенциально хорошие. Естественно, с точки зрения критика. Возможно, автор не увидел не только первого, но и второго. И если первое подразумевает исправление, то второе — осмысление сути, механизма и уместности применения данного приёма, что обязательно пополнит копилку мастерства автора. И даже если весь текст очень плох, но какой-то элемент кажется удачным, необходимо смело сказать об этом автору и попытаться объяснить суть, механизм выражения смысла и уместность применения (и объяснить неуместность данного контекста заодно).
Эта установка тоже является случаем презумпции осмысленности, суть которой в том, что критик априори считает текст автора качественным и литературно значимым.
Я благодарен моим оппонентам в холиварах, они помогают мне выражать свои мысли, фиксировать их письменно, что я обычно ленюсь делать без веских причин. А холивар — веская причина, да.
Прогресс в нынешнее время переместился из чисто технической плоскости в плоскость человеческих взаимоотношений. Человек с бОльшим интересом изучает сейчас человека в социуме. Изучение это часто грешит субъективностью, но это нормальное следствие изучения субъектом субъекта в среде субъектов.
И именно здесь особо важен материалистический подход. Он диктует нам тезисы, на основании которых мы можем сделать взаимоотношения комфортнее:
1. Другие люди действительно существуют и являются такими же субъектами, как и ты.. Отбросив эту установку, мы получим неуважительное отношение субъекта к другим субъектам как к иллюзиям. Зато такому неуважительному отношению очень способствует солипсизм. Вне этой установки отношения в социуме не сложатся
2. Никакая "душа" не сходит с небушка в тело, "душа", а точнее, личность — совокупность психо-эмоциональных процессов и складывается в определённых условиях на определённой генетической базе.. Поэтому лишь от нас зависит, какими будут наши дети и наши близкие. Предоставь им со своей стороны хорошие условия, и их психологическое здоровье будет в норме. Есть исключения, конечно, но всего не предусмотришь в работе такой сложной системы, как мозг. Идеалисты, утверждающие, что сознание не порождается бытием, мешают выстраиванию нормальных отношений в социуме.
3. И главное - жизнь одна. Со смертью мозга умирает и сознание, говорит материализм. А значит, жизнь - высшая ценность. И твоя, и других людей. Не будет ничего иного, поэтому необходимо ценить то, что сейчас есть, наслаждаться жизнью самому, но и не мешать это делать другим по мере возможности. Идеалисты, утверждающие о существовании других жизней, обесценивают эту жизнь.
Таким образом, материализм и только материализм полезен в межличностных отношениях
Вот в связи с опопсением образа Че Гевары вспомнил, как читал где-то, что сила капитализма в том, что он извлекает пользу даже из своих противников, успешно обменивая образ "революционера", "социалиста" или "неформала" на деньги. И действительно — сила. Не просто сила, а то качество универсальности и всеобъёмности, присущее фундаментальным явлениям мира. Например, культуре. Культура тоже растворяет в себе всякую контркультуру. А контркультура слаба и по большей части апофатична, она узка, потому существует лишь в ограниченном сегменте и потому не имеет целостности. Контркультура — это всегда набор мелких движений. Можно наблюдать, что тот же социализм не обладает такой универсальностью и всеядностью. Оттого, боюсь, придётся делать вывод о том, что капитализм фундаментален.
Хотя я плохо разбираюсь в политике и экономике. И скорее всего неправ.
События - удел другого, которого зовут Борхес. Я бреду по Буэнос-Айресу и останавливаюсь - уже почти машинально - взглянуть на арку подъезда и решетку ворот, о Борхесе я узнаю из почты и вижу его фамилию в списке преподавателей или в биографическом словаре. Я люблю песочные часы, географические карты, издания XVIII века, этимологические штудии, вкус кофе и прозу Стивенсона; другой разделяет мои пристрастия, но с таким самодовольством, что это уже походит на роль. Не стоит сгущать краски: мы не враги - я живу, остаюсь в живых, чтобы Борхес мог сочинять свою литературу и доказывать ею мое существование. Охотно признаю, кое-какие страницы ему удались, но и эти страницы меня не спасут, ведь лучшим в них он не обязан ни себе, ни прочим, а только языку и традиции. Так или иначе я обречен исчезнуть, и, быть может, лишь какая-то частица меня уцелеет в нем, другом. Мало-помалу я отдаю ему все, хоть и знаю его болезненную страсть к подтасовкам и преувеличениям. Спиноза утверждал, что сущее стремится пребыть собой: камень - вечно быть камнем, тигр - тигром. Мне суждено остаться Борхесом, а не мной (если я вообще есть), но я куда реже узнаю себя в его книгах, чем во многих других или в самозабвенных переборах гитары. Однажды я попытался освободиться от него и сменил мифологию окраин на игры со временем и пространством. Теперь и эти игры принадлежат Борхесу, а мне нужно придумывать что-то новое. И потому моя жизнь - бегство, и все для меня - утрата, и все достается забвенью или ему, другому. Я не знаю, кто из нас двоих пишет эту страницу.
Давайте просто почитаем одну из притч из сборника "Создатель". Мне кажется, она в тему.
DREAMTIGERS
В детстве я боготворил тигров - не пятнистых кошек болот Параны или рукавов Амазонки, а полосатых, азиатских, королевских тигров, сразиться с которыми может лишь вооруженный, восседая в башенке на спине слона. Я часами простаивал у клеток зоологического сада; я расценивал объемистые энциклопедии и книги по естественной истории сообразно великолепию их тигров. (Я и теперь помню те картинки, а безошибочно представить лицо или улыбку женщины не могу.) Детство прошло, тигры и страсть постарели, но еще доживают век в моих сновидениях. В этих глубоководных, перепутанных сетях мне чаще всего попадаются именно они, и вот как это бывает: уснув, я развлекаюсь тем или иным сном и вдруг понимаю, что вижу сон. Тогда я думаю: это же сон, чистая прихоть моей воли, и, раз моя власть безгранична, сейчас я вызову тигра. О неискушенность! Снам не под силу создать желанного зверя. Тигр появляется, но какой? - или похожий на чучело, или едва стоящий на ногах, или с грубыми изъянами формы, или невозможных размеров, то тут же скрываясь, то напоминая скорее собаку или птицу.
Вчера зашёл в магазин переждать грозу и наблюдал в окно милую семейную сцену.
Возле окна растёт несколько кустиков сирени, каждый из импровизированной клумбочки, сделанной из покрышки для легковушки. И под одним из них лежит кошка. Ливень хуярит, а она лежит себе и на меня поглядывает. К ней подбегает рыжий облезлый котяра, она встречает его добродушным прищуром. Они здороваются носами, затем кот деловито метит все кусты и уходит дальше, видимо, проверять территорию. А кошка лежит. Ветер пригибает хилые кустики почти до земли, ливень стеной, а она закрыла глаза и как будто мурлычет даже. Я уже начинаю думать, что кошка не может ходить. Но вдруг с очередным раскатом грома из-под кошки выпрыгивает маленький серый котёнок, сигает за край покрышки и исчезает где-то внутри неё. Мгновенно. Я даже толком не рассмотрел. Кошка неторопливо встаёт и уходит в сторону подвала. А я замечаю своё лицо расплывшимся в тупой улыбке. У нас в городе вообще много кошек. Зимой они, видимо, шкерятся в подвалах, зато летом толпами гуляют по дворам. И в каждом дворе найдётся сердобольная тётенька или бабушка, кормящая эти оравы.
Ночами они весело орут и дерутся. Чем сильно напоминают людей.
И я как-то понимаю администрацию и не понимаю этих "поклонников". Они точно поклонники? Они точно врубаются? То есть, они собираются почтить память Янки ярлыком официальной культуры? Требуют от представителей официальной культуры этот ярлык одобрить? Мемориальная табличка "В этом доме с 1966 г. по 1991 г. жила Дягилева Яна Станиславовна, поэт и музыкант". Ну ахуеть теперь. Не, я, конечно, понимаю: постмодерн, эклектика, вся хуйня. Но куда больше я понимаю ректора консерватории и щетаю, что он говорит искренне, вряд ли мэрия делится с ним своими распилами. А вот "поклонников" этих я не понимаю (кажется, я говорил это уже?). Уж если эклектика, то лучше маргинализация официоза, чем официализация андеграунда. Так веселее и живительнее. Янка тоже их не понимает
Во время всей этой ебанутой шумихи с Pussy Riot я думал, что наше государство не сможет опозориться крупнее. Я ошибался. Порой за днище принимаешь промежуточный уступ, но днище ещё ниже. А если ты уже блюёшь от мерзости происходящего, то что с тобой будет на днище?
Мне говорят, будто такой подход позволяет найти смысл в любой бессмыслице. На самом деле нет — пренебрегание этим принципом позволяет обосрать любой текст. Всего-то и нужно, что смотреть мимо уровней, на которых этот текст становится значимым.
И погасшее солнце на чёрных носилках несут. О. Мандельштам
Реакция вне презумпции осмысленности: "Как солнце можно нести на носилках? Оно огромное и газообразное. И если оно погасло, то некому будет его нести, все умрут."
И т.д. Как видим, только априорная вера в то, что текст обладает смыслом, позволит нам этот текст понять.
На мой взгляд, честный и уважающий себя и автора критик обязан пользоваться этим правилом.
Презумпция осмысленности заключается в том, что любой элемент художественного текста необходимо рассматривать как значимый для этого текста, если не будет доказана его бессмысленность или избыточность.
Необходимо признать, что сколь изощрёнными и, казалось бы, объективными методами анализа мы не пользовались, критик не способен преодолеть свой субъективизм до конца. Оттого всякое понятие "неудачи", "ошибки" в художественном тексте относительно. Художественность возникает на стыке кодов, в ходе перекодировки, происходит из деавтоматизма. Многие такие места, провоцируя читателя менять систему координат, могут показаться неудачными на определённом уровне и даже многих уровнях. Но на каком-то уровне и в определённом контексте они могут иметь свои обоснования и быть значимыми для текста. Поэтому необходимо изначально подходить ко всем элементам текста как к осмысленным и стоящим на своих местах, и не находя смысла в них на одном уровне, искать этот смысл на других.
Критик имеет право не обосновывать свой положительный отзыв, но обязан обосновать отрицательный. При этом другой критик имеет право подвергнуть этот отрицательный отзыв обоснованной критике и доказать необходимость и осмысленность раскритикованного элемента. Естественно, имеется в виду критика внутренней структуры текста, а не отношения текста к тому или иному дискурсу.
Использование этого правила отличит для автора того критика, кто собирается помочь автору и вступить с ним в конструктивный диалог, от того, кто желает лишь поглумиться над текстом, не соответствующим его представлениям о поэзии/ прозе.
С чего я вдруг об этом заговорил: на днях был случай, спровоцировавший эти размышления. Хотя я неосознанно презумпцию осмысленности применяю давно. Из этого случая я и возьму пару примеров для иллюстрации того, как критики могут принимать за ошибку автора непонятые ими элементы.
читать дальшеВесь текст приводить необязательно, нужно лишь сказать, что это стихотворение о ранней весне. А заканчивается оно так:
Храня в сугробе след слепой подковы Коня кареты старца-февраля.
Слепота подковы осталась для меня непонятной, единственно могу предположить, что этот эпитет появился случайно как фоническая реакция на соседство следа и подковы (сле + под = слепо), но осмысленности в этом не вижу.
Вот две ситуации, две критические оценки двух элементов:
1. Сплошной ряд из 4 (практически 5) существительных в родительном падеже есть стилистическая ошибка.
В чём ошибка критика: он рассматривает поэтический текст как прозаический, лирический как эпический. В бытовой речи, как и в художественной прозе, в принципе, можно случайно поставить в ряд несколько существительных в РП — это обусловлено свободой развёртывания текста в длину. Случайность в художественной прозе говорит об отсутствии работы над текстом и невнимательности. Но о том же ли говорит подобный ряд в тексте поэтическом, лишённом свободы развёртывания в длину и ограниченном ритмом и рифмой? Естественно предположить, что работа над поэтическим текстом проводится гораздо тщательнее, даже если её проводит неискушённый писатель. 4 однотипных слова подряд, три из них занимают целую строку — тут стоит задуматься. Можно отметить, что каждое слово относится к следующему как принадлежащее ему. След —> подкова. Ряд начинается тут. Это другие, причинно-следственные отношения, поэтому тут связь ИП с РП Подкова —> конь. Конь —> карета. Об этом отношении подробнее будет ниже. Карета —> старец-февраль. Сам "старец-февраль" делится ещё на два слова, но у них другие отношения: "старец" — это эпитет.
Мы имеем автоматизированный ряд с деавтоматизацией в конце. Для чего он нужен? А это цепь образов, складывающаяся в итоге в один развёрнутый в пространстве образ со сложной семантикой. Образ разворачивается индуктивно, от детали к целому, а благодаря ряду однотипных существительных это происходит динамично, словно камера резко "отъезжает" от крупного плана к общему. Образ начинает разворачиваться ещё раньше и происходит это в разных временнЫх пластах: сугроб и след относятся к более позднему времени (настоящее в стихотворении), чем следующий образный ряд (условно назовём это время прошлым). Образ настоящего времени разворачивается дедуктивно, от общего плана к крупному: сугроб —> след в сугробе. Прошлое время не выражено грамматически, но мы понимаем его благодаря отношению "след подковы", которое меняет точку зрения (причина следа - подкова - осталась в прошлом, и мы теперь подразумеваем прошлое) и порядок развёртывания образа — от детали к общему. Ряд родительных падежей позволяет нам оставаться в прошлом без выражения его грамматически и развернуть образ стремительно и наглядно. Таким образом мы получаем цельный развёрнутый во времени и пространстве образ, который можно трактовать как метафору ранней, по-зимнему холодной весны.
2. Конь кареты звучит не по-русски. Всё равно что кобыла телеги. Как будто карета — это некая система, куда входит конь. По аналогии: колесо или дверь кареты.
Ошибка критика: понимание элементов однозначно и лишь в том значении, которое им соответствует в бытовой речи. Начнём с того,что и отношения тут другие. Речь идёт о принадлежности: подкова принадлежит коню, конь — карете, карета — февралю. С другой стороны, действительно, развёртывание образа подразумевает, что каждый последующий элемент является более широкой, общей деталью образа, включающую в себя предыдущие. В этом случае карета и вправду должна подразумеваться как система, куда входит и конь. Оправдано ли это? Думаю, да. Можно назвать это разновидностью синекдохи, когда некую систему называют по одному, самому значимому элементу. Здесь система — это карета с её пассажирами и тягловой силой, лошадьми. Всё это обозначено словом "карета". Это нормально даже в бытовой речи и использовалось как норма и раньше. Вспомним, например, реплику Чацкого "Карету мне! Карету!". Очевидно, Чацкий требовал не одну только карету, а транспортное средство, то есть, и карету, и лошадей. В данном же тексте система раскладывается на составляющие — это необходимость, значение которой установлено выше. Оттого связи обнажаются, синекдоха как бы препарируется, и мы имеем дело с её динамикой. То есть, если Чацкий говорит о карете, подразумевая целостность и не раскладывая эту целостность, то в данном тексте целостность подразумевается, но и расчленяется. Это несколько непривычно уху, но в этом есть своя внутренняя логика, которую мы и обнаружили. "Конь кареты" — это непривычно, но нормально в данном контексте.