Мир Тлёна — это, видимо, модель идеального мира для Борхеса) Идеального — потому что идеалистического. Ведь в Тлёне идеализм — это не просто философская система: на идеализме держится сам мир Тлёна. И это, конечно, не может не нравится заядлому идеалисту и скептику Борхесу. Здесь наблюдается тонкая игра ироничного ума Борхеса: Тлён выдуман, он и вправду является продуктом сознания людей нашего мира, поэтому даже самим жителям Тлёна первичность сознания представляется очевидной. Материализм там остаётся непонятым, уж Борхес отыгрался на нём в этом рассказе сполна

Идеализм мироустройства Тлёна проявляется в мышлении его жителей. Борхес — умелый изобретатель и мистификатор, он способен выйти из скорлупы собственных представлений, сменить точку отсчёта. Так оказывается, что жители Тлёна относятся к материи, к пространству достаточно прохладно. Язык в этом мире оперирует либо глаголами, либо последовательностью прилагательных. Это по-настоящему временной язык. Пространство не может длиться во времени — поэтому потерпела фиаско задача о монетах. Бытие пронизано сознанием, точнее, сознание только и существует, потому нет личностей — есть точки проявлеия сознания. На этом строится одно из решений задачи о монетах, это же проявляется в литературе Тлёна. В описании арифметики Тлёна можно заметить идею, раскрытую позже Борхесом в рассказе «Синие тигры».

Но апофеоз идеализма Тлёна — это, конечно, хрёниры. Сознание тлёнца тождественно первичному сознанию — да и является им по сути. И уж если первичное сознание смогло создать целый мир, то оно же, но посредством созданного им человека, может и продолжать созидать. Люди способны создавать вещи из ничего, копируя потерянные. Люди даже способны создавать абсолютно новые вещи — ур. Вы слышите, как радуется этому Борхес? Это для него мечта! Он даже внезапно (от радости) забывает о том, что писал до этого, и рассказывает о предметах, которые исчезают, когда про них забывают. Но ведь, исходя из опровержения задачи о монетах, их и не должно существовать. Но мы простим Борхесу это досадное упущение.

Кончается рассказ внезапно вторжением мира Тлёна в наш мир. Человек поднялся до уровня Бога: он создал мир — сперва в сознании, населённый вымышленным населением, которое понимает и признаёт свою вымышленность, а затем и «по-настоящему» — в материи. Борхес усмехается: «я же говорил, что сознание первично :3». Однако, эта фантастическая утопическая (антиутопическая для кого-то) концовка не столь уж и фантастична, если взглянуть на наше время. Как там? «Методическая разработка «хрёниров» (сказано в Одиннадцатом Томе) сослужила археологам неоценимую службу: она позволила скрашивать и даже изменять прошлое, которое теперь не менее пластично и послушно, чем будущее». А чем, скажем, «Велесова книга» не хрёнир?

Но Борхес не собирается нас пугать: он заканчивает весь свой глобальный пафос ироническим замечанием: «Мне это все равно. В тихом убежище отеля в Адроге я занимаюсь обработкой переложения в духе Кеведо (печатать его я не собираюсь) «Погребальной урны» Брауна», словно снимая напряжение.

Да, в рассказе изложена заветная мечта Борхеса — возможность изменить мир сознанием. Автор скромен: он считает, что одному человеку трудно выдумать целый мир во всём его многообразии. Тогда, в начале 40-х, он ничего не знал о Толкине)