Постмодерн подсмотрен
Если говорить о более личных, так сказать, чисто читательских ощущениях от "Школы для дураков" (которую я на самом деле дочитал лишь сейчас), то меня очень удивила современность романа. Он лиричный, он больше о чувствах, причём чувствах интимных, поэтому он оказывается как бы вне времени, это понятно. И всё же у него даже письмо очень современно, образность, синтаксис, (псевдо)патетика, вот это всё.
Сейчас такой дискурс скорее назовут "ванильным" и сравнят с девичьими бложиками, возможно, так и есть, но как же интересно обнаружить его в советском романе начала 70-х.
"Москва-Петушки" сильно прикручена к своему времени, поэтому имеет несколько обстоятельных комментариев, она нуждается в комментарии. "Школа" нуждается в нём в меньшей степени, разве для пояснения некоторых исторических и культурных аллюзий. Внешний мир почти лишён примет времени, только иногда вспоминаешь, что действие происходит в советское время (рассказ о пижаме или поездке к учителю музыки, например), а вот, скажем, апелляций к общему с читателем опыту довольно мало (какой может быть общий опыт у читателя с психически больным мальчиком, учеником спецшколы?), если не брать в расчёт интертекстуальность, а те коды, к которым та отсылает (прежде всего относящиеся к кругу детского чтения (а также песенной, изобразительной и школьной культуры), исключая библейские коды), имеют хождение и популярность и сейчас.
Кто знает, возможно, ещё в 90-е роман не был так современен, но сейчас, имхо, очень даже.
Сейчас такой дискурс скорее назовут "ванильным" и сравнят с девичьими бложиками, возможно, так и есть, но как же интересно обнаружить его в советском романе начала 70-х.
"Москва-Петушки" сильно прикручена к своему времени, поэтому имеет несколько обстоятельных комментариев, она нуждается в комментарии. "Школа" нуждается в нём в меньшей степени, разве для пояснения некоторых исторических и культурных аллюзий. Внешний мир почти лишён примет времени, только иногда вспоминаешь, что действие происходит в советское время (рассказ о пижаме или поездке к учителю музыки, например), а вот, скажем, апелляций к общему с читателем опыту довольно мало (какой может быть общий опыт у читателя с психически больным мальчиком, учеником спецшколы?), если не брать в расчёт интертекстуальность, а те коды, к которым та отсылает (прежде всего относящиеся к кругу детского чтения (а также песенной, изобразительной и школьной культуры), исключая библейские коды), имеют хождение и популярность и сейчас.
Кто знает, возможно, ещё в 90-е роман не был так современен, но сейчас, имхо, очень даже.