Отрывки из одной статьи, с моими комментариями курсивом в квадратных скобках. О читательских критериях "хорошего текста".

«Семантика текста сложна и неоднозначна, так как зависит от многочисленных и нередко высокопрофессиональных толкователей, а прагматика тяготеет к большей определенности; текст может много разного значить для специалистов, но в глазах публики он обычно обладает некоторым единым, завершающим функциональным качеством, ради которого его и читают (покупают).

Таких прагматических функций текста Фелски различает четыре; они могут сочетаться, плавно переходить друг в друга и в этом смысле не столь уж однозначны. Во-первых, литературный текст служит для узнавания (recognition) — позволяет читателю взглянуть на себя самого чужими глазами, а тем самым осознать себя как члена некоторой общности, что возможно лишь при усвоении взгляда со стороны.
<…>
для Фелски важнее всего самоидентификация и “самоинтенсификация”, переживание равных, братских отношений между людьми, особенно членами той или иной миноритарной, подчиненной социальной группы»

[Иначе говоря, это критерий под названием жиза, правдивость, характерный для реалистических текстов]

читать дальше«Во-вторых, литературный текст дарит читателю очарование, погружение в вымышленный мир, когда этот мир переживается как естественный и целостный, вне всякого критического анализа. <…> источник очарования может заключаться совсем в другом — в реалистической детальности, визуальной образности, музыкальной мелодичности речи, (воображаемом) звуке голоса. В конечном счете вовлеченность читателя в фикциональный мир просто продолжает собой его вовлеченность в работу чтения: “Мы все время вовлечены в процесс перевода знаков в воображаемые сценарии, разгадывания текстуальных загадок, заполнения пробелов, разработки и распространения того, что дает нам текст”»

[Это, понятное дело, атмосферность, которая особенно канает во всякого рода фантастическом или психологическом]

«В-третьих, литературный текст сообщает читателю особого рода знание, а именно языковое знание, знание о многообразии лингвистической культуры и о языковой освоенности мира. Это знание транслируется рядом специфических приемов, таких как “глубинная интерсубъективность” (воссоздание прагматических ситуаций словесного общения, витгенштейновских “языковых игр”), “чревовещание” (имитация внутренней речи человека), “языковой натюрморт” (цитирование своеобразных, экзотических вариантов языка)»

[Речь идёт не об информативности, хотя информативность присутствует, но здесь о языковой изощрённости автора. Этот момент в том числе включает два предыдущих: тут и узнавание языковых практик (скажем, в некой молодёжной среде), и атмосферность чьей-то речи, соответствие её персонажу и т.п.]

«Наконец, в-четвертых, литературные тексты нередко призваны вызвать у читателя шок. Если понимать последний как нарушение тех или иных культурных ожиданий и конвенций, то этот прием был до дна исчерпан искусством авангарда <…> Более длительным, по мысли автора, является шок не условно-культурный, а тематический, связанный с обнажением, фрейдовским “последействием” (Nachträglichkeit) “неприличных”, вытесняемых культурой моментов телесности <…> Вообще, “быть современным — значит <…> быть шокаголиком”, однако художнику, прибегающему к шоку, все время грозят две нежелательные ответные реакции — безоговорочное отвержение созданного им произведения и унизительное равнодушие к нему пресыщенной публики.»

[То есть, для успешного функционирования в массовой читательской среде шок должен быть мягким и тут его удобнее заменить словом новшество. Нечто новое, но не радикально, шокирующее, но мягко. Этим можно объяснить успех оттенков серого, например. При этом можно заметить, что тру-бдсмщики не оценили книгу по первому критерию (там всё неправда, Тему переврали), многие и по третьему критерию дали ей низкую оценку.]