Постмодерн подсмотрен
Интереснейший диалог двух интересных художников, Анатолия Осмоловского и Евгения Антуфьева о материале
Пост на Сигме приурочен к выставке Антуфьева «Семь подземных королей, или краткая история тени», иллюстрирована фоточками скульптур Антуфьева, некоторые из которых я невозбранно спиздил сюда, ибо они крутые) и копипасточка интересная, да
Осмоловский: <...> Вот скажите, если говорить про ваши скульптуры, которые сейчас будут выставлены. Вы их сравниваете с детскими скульптурами, для площадок и так далее. Но с другой стороны, если поставить такую скульптуру на детскую площадку — туда ребенка будет привести проблематично. Ребенок ведь испугается.

Скульптура на детской площадке, автор неизвестен.
Антуфьев: Возле моего дома были какие-то безумные старички-лесовички, какие-то демоны, головы из пенька, обезьяны с лапами-сучьями, русалки-тотемы. Никогда с ними не играл и не видел, чтобы кто-то играл. Это довольно зловещие вещи. Детям это все совершенно безразлично, они боятся каких-то странных вещей, которых мы никогда не догадались бы бояться. Больше всего они любят и боятся неопределенного: тени, которые еще не сформировались. Шорохи. Я всегда спал под одеялом с головой и это была идеальная защита от всего, что шуршало и трепетало за окном. Хотя я не смог бы сформулировать, что это, не смог бы это нарисовать.
Осмоловский: Выходит, это абсолютно обособленная субкультура получается, причем совершенно неисследованная.
Антуфьев: Это да. Если возвращаться к вашим работам, то ваша серия «Хлеба» — это что-то из детства. Пытаешься заснуть, вглядываешься в обои, ковры, и внезапно все это в галлюцинозе превращается в какие-то лица, фигуры. И несмотря на то, что это орнамент, там есть, как бы это сказать…
Осмоловский: Антропоморфность.
Антуфьев: Да. Абсолютно антропоморфные черты. Мне очень нравится название серии, оно открыто для интерпретации и все равно это некая ритуальность, подношение чему-то.
Осмоловский: В то время я интересовался различными предметами, которые мы не замечаем. Я хотел создать неопознанный объект. Но проблема в том, что традиционный неопознанный объект в современном искусстве — это некое осциллирование, от слова осциллограф. Что-то между мусором и искусством. И я подумал, что хорошо было бы создать неопознанный объект, между искусством и ритуальным, религиозным объектом. То есть непонятно: или это объект искусства, или религиозный объект какой-то секты. И в этом смысле ваши работы, которые вы сейчас делаете, они тоже зависают между ритуальным и художественным.
Антуфьев: Мне нравится, когда выставка превращается в какой-то археологический объект, когда ты смотришь и пытаешься понять, зачем это. Пытаешься расшифровать знаки. Выступаешь в роли археолога. Большинство этнографических и археологических записей основаны на каких-то сплошных допущениях. Представляю, как они входили в египетские гробницы, насколько чуждыми они казались. Образы, которые сложно с ходу атрибутировать, самые интересные.
Немного "хлебов" Осмоловского
И "подземных королей" Антуфьева
Пост на Сигме приурочен к выставке Антуфьева «Семь подземных королей, или краткая история тени», иллюстрирована фоточками скульптур Антуфьева, некоторые из которых я невозбранно спиздил сюда, ибо они крутые) и копипасточка интересная, да
Осмоловский: <...> Вот скажите, если говорить про ваши скульптуры, которые сейчас будут выставлены. Вы их сравниваете с детскими скульптурами, для площадок и так далее. Но с другой стороны, если поставить такую скульптуру на детскую площадку — туда ребенка будет привести проблематично. Ребенок ведь испугается.

Скульптура на детской площадке, автор неизвестен.
Антуфьев: Возле моего дома были какие-то безумные старички-лесовички, какие-то демоны, головы из пенька, обезьяны с лапами-сучьями, русалки-тотемы. Никогда с ними не играл и не видел, чтобы кто-то играл. Это довольно зловещие вещи. Детям это все совершенно безразлично, они боятся каких-то странных вещей, которых мы никогда не догадались бы бояться. Больше всего они любят и боятся неопределенного: тени, которые еще не сформировались. Шорохи. Я всегда спал под одеялом с головой и это была идеальная защита от всего, что шуршало и трепетало за окном. Хотя я не смог бы сформулировать, что это, не смог бы это нарисовать.
Осмоловский: Выходит, это абсолютно обособленная субкультура получается, причем совершенно неисследованная.
Антуфьев: Это да. Если возвращаться к вашим работам, то ваша серия «Хлеба» — это что-то из детства. Пытаешься заснуть, вглядываешься в обои, ковры, и внезапно все это в галлюцинозе превращается в какие-то лица, фигуры. И несмотря на то, что это орнамент, там есть, как бы это сказать…
Осмоловский: Антропоморфность.
Антуфьев: Да. Абсолютно антропоморфные черты. Мне очень нравится название серии, оно открыто для интерпретации и все равно это некая ритуальность, подношение чему-то.
Осмоловский: В то время я интересовался различными предметами, которые мы не замечаем. Я хотел создать неопознанный объект. Но проблема в том, что традиционный неопознанный объект в современном искусстве — это некое осциллирование, от слова осциллограф. Что-то между мусором и искусством. И я подумал, что хорошо было бы создать неопознанный объект, между искусством и ритуальным, религиозным объектом. То есть непонятно: или это объект искусства, или религиозный объект какой-то секты. И в этом смысле ваши работы, которые вы сейчас делаете, они тоже зависают между ритуальным и художественным.
Антуфьев: Мне нравится, когда выставка превращается в какой-то археологический объект, когда ты смотришь и пытаешься понять, зачем это. Пытаешься расшифровать знаки. Выступаешь в роли археолога. Большинство этнографических и археологических записей основаны на каких-то сплошных допущениях. Представляю, как они входили в египетские гробницы, насколько чуждыми они казались. Образы, которые сложно с ходу атрибутировать, самые интересные.
Немного "хлебов" Осмоловского
И "подземных королей" Антуфьева