• Преданная революция, или Девяностых не было

В новом выпуске кольтовских Разногласий речь шла о некоем непонятном культурном субстрате, что-то на границе субкультуры, её разложения, миноритарной культуры, поп-культуры и контемпорари арта. Всё вот это взятое в своей нераздельности-неслиянности. При такой вроде бы вкусной теме действительно интересных статей оказалось немного, и, пожалуй, вот эта — лучшая из них. В ней производится очередная попытка отрефлексировать нынешнее увлечение поп-культурой 90-х, и выглядит она убедительно. Там много вкусных размышлений на базе постструктурализма, психоанализа и гендерных и культорологических штудий, в общем, вся левацкая мейнстримная Теория в действии + вся вот эта ностальгия, знакомый детский опыт 90-00-х, к которому всегда интересно возвращаться.
Борхес писал, что большой писатель сам формирует своих предшественников. Из статьи следует, что это вообще принцип бытования культуры такой: 90-е мы сейчас только открываем, только начинаем понимать, что это было, вглядываясь в этих дерридианских призраков.

• Кошмар Энди Уорхола

А вот вчера ещё одна крутая статья появилась — о блэк-метале, прежде всего — о норвежском блэке 90-х, о том, как он устроен, какие культурные феномены можно через него описать (сетевой фашизм, микрофашизм Делёза) и во что блэк превращается сейчас (левеет). Там очень клёвые размышления о поп-культуре и травматическом опыте.

Война и идеологические тоталитарные аппараты были настолько экстремальным опытом, что принять их можно, только вытеснив и переместив в музыкальную ткань. Популярная музыка содержит в своих цепляющих мотивах историческую тревогу, которая разряжается посредством дискотечного бита. Социолог искусства Паскаль Гилен вспоминал, как познакомился в юности с песнями Joy Division. Они с братом танцевали под монотонные безвоздушные треки и, не зная английского, считали это веселой музыкой. Позже, когда они выяснили, что Joy Division, или «отряды радости», — это особое место для сексуальных утех в концентрационном лагере, где нацистские офицеры насиловали пленников и устраивали извращенные свидания с ними, перед ними открылась вся двусмысленность популярной культуры. Поп-культура скрывает и снимает травму смерти, сталкивая между собой концлагерь и дискотеку. Симулируя радость, она говорит об ужасе
<...>
Это способ сказать о травме, симулируя ее посредством поп-хита. Сам же хит является способом расколоть исторические означающие надвое и удержать два противоположных полюса вместе. Это и есть функция пресловутой «постмодернистской иронии», о которой так много говорили, что почти забыли, как этот прием серьезен по своей сути.

Или вот о некрореализме:

Некрореалисты всегда показывали, что смерть является бюрократической процедурой и никогда не дана в «непосредственном опыте». Смерть всегда симулирована и опосредована такими инстанциями, как судмедэкспертиза, криминалистика и документация. Именно поэтому Юфит никогда не взаимодействовал с настоящими трупами, он симулировал или «играл» трупы, указывая на то, что умирание есть функция письма, записи и клинической бухгалтерии. Блэк-метал шел ровно в противоположном направлении. Фотографический жест Евронимуса, запечатлевшего своего мертвого друга на обложке альбома, открывает, что сама культура и дистрибуция шока теперь неотличимы от повседневной жизни. Привыкнув к эпатажным жестам, мы не можем поверить в то, что смерть вообще может быть реальна. Главная звезда поп-арта Энди Уорхол, когда в того стреляли, сокрушался, что никто не прихватил фотоаппарат. Парадоксальным образом Евронимус воплотил заветы главного художника поп-арта. Pop will eat itself. Если некрореализм был эпифеноменом советской некробюрократии, своего рода некроконцептуализмом, понимающим все, и в первую очередь смерть, как текст или инструкцию, то black metal второй волны выработал внутри себя новую эстетическую категорию — true (настоящее, всамделишное, истинное)

запись создана: 30.01.2017 в 11:04