19:15

Постмодерн подсмотрен
Люблю, когда современное искусство по-настоящему интерактивно. Когда уборщица сметает нахуй из зала инсталляцию, приняв её за мусор, или художник отбивается от воров арт-объектом.

Вот в СМИ сегодня ещё одна радостная новость: в музее Нюрнберга 91-летняя бабушка приняла работу художника Артура Кепке за кроссворд и стала его заполнять.

Сама работа, собственно, и есть кроссворд. Только стоит он несколько сотен тыщ баксов.



На мой взгляд, такая интерактивность гораздо лучше музейного запыления. Но бабло решает, увы.

@темы: арт

16:23

Постмодерн подсмотрен
выходи без куртки
я дам свою

в ней останется
невидимая тёплая ты

@темы: поэзия

22:46

Постмодерн подсмотрен
Хех, волна моралфажества по поводу покемонов движется



Снова эта прекрасная дилемма "развлекушки или моральные табу памяти" (помните твёрк на фоне памятника? Или куда более провокативное "аниме против ветеранов". Это всё рядом. Как и пьянки говнарей на кладбищах или жареные сосиски на вечном огне). Вот и Энтео обеспокоился.

То ли ещё будет)

UPD: собственно



@темы: IRL

11:53

Постмодерн подсмотрен
Разговор поэтов о поэзии 90-х

Там Рубинштейн, Айзенберг, Воденников, Горалик, Морев. В основном всякое вокруг да около, но вот интересные цитаты от Рубинштейна — о его картотеках и актуальности/ неакуальности такого медиума — и Воденникова — о "Свободе" Некрасова, классная интерпретация, о которой я как-то не задумывался даже:

Рубинштейн: жанр картотечный — он тоже где-то к середине 90-х годов мне показался, так сказать, пережившим кризис, и с появлением новых медиа я понял, что сами по себе карточки становятся уже чем-то кокетливым, становятся чем-то не обязательным для меня. Дело в том, что когда возникали не картотеки, то вот этот формат — карточки — был главным инструментом советского интеллектуала и гуманитарного человека, потому что все имели с ними дело: либо ходили в библиотеку, либо с их помощью учили язык, или делали выписки для диссертации, или… Это было, короче, узнаваемым, важным медиа. И я, собственно, много лет эту функцию и воспроизводил, и эксплуатировал — в хорошем, я надеюсь, смысле.

Воденников: Так получилось, что я читал несколько лекций в Англии — в Лондоне, в Кембридже и в Оксфорде — недавно совсем, полгода назад. Я читал о неподцензурной поэзии. И один из примеров, который я там приводил, немножко похож на аттракцион, на эстраду. Я показывал, как новая поэзия стала работать исключительно с воздухом, с паузой. Собственно говоря, к Рубинштейну это тоже имеет отношение, потому что перекладывание карточек — это в некоторой степени тоже была такая пауза, контрапункт. Я это показывал на примере классического уже стихотворения Всеволода Николаевича Некрасова, который использует там всего два слова — «Свобода есть» — и это повторяется. Я всегда говорил на этих выступлениях в Англии следующее: я не имею выписки с текстом этого стихотворения, в отличие от всех остальных, которые буду сейчас вам читать, по одной простой причине: там мы будем иметь дело с воздухом твоей грудной клетки. Я говорил следующим образом. Я начну просто сейчас говорить: «Свобода есть, свобода есть, свобода есть, свобода есть…» — и поставлю точку тогда, когда закончится воздух. Учитывая, что у меня не оперный диапазон дыхания, а диапазон обыкновенного человека, учитывая, что Всеволод Николаевич Некрасов писал только междометиями, не писал оперно, в отличие, допустим, от Парщикова или того же самого Бродского, что принципиально, это было построено именно на человеческой интонации, на междометии, на одном слове. И как только закончится дыхание, сразу закончится стихотворение. И на этом заканчивался аттракцион и начинался смысл, потому что, как только у тебя заканчивается воздух в легких, заканчивается твоя свобода. (Читает.) «Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свобода…» Вот так у меня заканчивается… Я уверен, что если мы сейчас подсчитаем количество произнесенных мною слов, оно будет соответствовать напечатанному подлиннику

О гуманитарном изобретательстве

Няша и смелый фантазёр Михаил Эпштейн всегда радует. Вот и в этой статье, интересно откликающейся на тезисы Гумбрехта из его интервью (в прошлом ссылочном посте я давал ссылку), его фантазия одновременно изумляет и вдохновляет. В общем, говорит Эпштейн, если у естественных и общественных наук есть практика, чому её нет у гуманитарных? Надо же сделать её. И далее — конкретные шаги по разработке такой практики, от её сути и отличия от предметов этих наук до проектов необходимых институтов. Гумбрехт считает, что самое важное, что может дать Теория (гуманитарные науки) — это прививка в университетах "свободного мышления", самого по себе неприменимого на практике в живой жизни, но необходимого для развития цивилизации. Эпштейн говорит примерно о том же, но гораздо конкретнее. В общем, интересно читать.

Ну, и для упоротых Мандельштамом (я же не один такой?): две главы из Нерлера о жизни ОЭ в начале 30-х: раз, два, там ещё и продолжение следует вроде как.

@темы: поэзия, ссылки

22:12

Постмодерн подсмотрен
а во сне
теряюсь в телесной весне
у неё твои волосы и глаза
а за

ними лишь осязать
неизведанное тепло
новую тёмную плоть
картографировать тургор
регистрировать тремор
быть повсюду и сплошь

незнакомый рельеф застревает в пальцах
и когда приходится просыпаться
проникает в явь расцветает пульсацией
о которой не рассказать

@темы: поэзия

21:54

Постмодерн подсмотрен
В принципе, машина пока может лишь воспроизводить дискурсы, но не производить новые. Т. е. вот был сымитирован текст уже готового дискурса (летовского), но чтобы создать такой дискурс с нуля, необходим частный телесно-культурный опыт конкретного субъекта и умение воплотить этот опыт в системе знаков наиболее аутентично, а точнее даже изменить эту систему, преломить собственным опытом. Доступно ли будет это машине? Хз. Главное, что проблема автомата на самом деле лишь разновидность проблемы эпигонства как такового. Это всё же на уровень ниже собственно искусства (высокава типа, в смысле переднего края эстетических культурных практик) , это уже из области более утилитарных практик.

@темы: поэзия, размышления

18:07

Постмодерн подсмотрен
Несколько дней назад в сети была представлена японская версия "Моей обороны" в исполнении Хацунэ Мику. Это такая ня, что аж прям за душу взяло, кроссовер, которого я долго ждал) в общем с телефона проблемно сюда прям кидать, кто вдруг ещё не слушал, может поискать Mighty Heap feat. Hatsune Miku – オレの防衛

А сегодня новая электронная обработка наследия Летова: проект "Нейронная оборона" от сотрудников Яндекса и их разработок в области нейронных сетей. Собсна, тоже легко найдётся ВК. От нейронки там только текст, а музло, саунд и вокал делали люди, с голосом немного промахнулись, вышло несколько поверхностно, не цепляет так, как Летов, но всё же как феномен это круто) и в том числе как феномен электронной поэзии, созданной не человеком, и снова от Яндекса, кстати. В своё время проект Пригова предсказал этот автоматизм, а нынешние поэтические практики пытаются такой прогноз опровергнуть, но насколько успешно? Как признался один из создателей Нейронной Обороны, Хармс, к примеру, у нейросетки получался годный, мощный у неё выходил Хармс, а вот Александр Сергеевич Пушкин выходил сомнительный. Нейросеть хорошо стилизовала тексты авторов, которые предпочитали диссоциированный нарратив (скажем мягко) или вообще работали с эстетикой абсурда. Т. е. ясно, что попытки письма, скажем, в русле Драгомощенко или прочего медленного письма, ставка на тот самый диссоциированный нарратив, легче автоматизируются и вне контекста не различатся. Тут есть о чём задуматься. Например, не было бы возвращение к конкретике или нарративу более удачной стратегией в плане отвоевания поэзии своей субъективности. А по сути речь идёт о узком проливе дискурса, в котором поэзии необходимо проскочить между Сциллой электронного присвоения и Харибдой эпигонской вторичности (в которую легко скатиться в русле более конвенционального нарратива), чтобы хоть в каком-то поле остаться человеческим искусством (другой вопрос, насколько необходимо ей таковой оставаться).

@темы: поэзия, Вконтакте, музыка

13:14

Постмодерн подсмотрен
Ханс Ульрих Гумбрехт, "Филология и сложное настоящее", пер. Н. Поселягина

Небольшое эссе профессора Стэнфорда на тему "почему филология в кризисе и как из него можно выбраться". Особенно интересно подходом к различению культурных ситуаций прошлого и настоящего, избегающего надоевших слов с корнем "модерн", поскольку ситуации рассматриваются в оптике функционирования филологии и отношения к прошлому. И ситуацию прошлого Гумбрехт называет "историческим хронотопом" : Такое мировоззрение позволило возникнуть гегелевской философии истории и дарвиновской теории эволюции, социализму и капитализму, основанным на убеждениях, что прошлое, которое люди оставляют за собой, — это всегда зона все более и более драматичных различий; что будущее — открытый горизонт возможностей для выбора и что между этим прошлым и этим будущим настоящее — это, по словам Бодлера, неуловимо короткий момент перехода, когда человеческое мышление, наполненное опытом прошлого, приспособленным к настоящему, способно придать будущему форму, выбирая среди его возможностей. По логике такого хронотопа, ничто не может сопротивляться времени как неизбежному двигателю изменений. В рамках такого хронотопа филология представляла функции кураторства текстов, а во главе угла стоял принцип канонического "критического издания", некоего правильного эстетического ориентира текста, которым поверяются все разногласия. Нынешнее же отношение к истории понимается как "хронотоп широкого настоящего времени", в котором новое настоящее (которое продолжает оставаться таким для нас в начале XXI века) таково, что все парадигмы и феномены прошлого в нем накладываются друг на друга, доступные и готовые к использованию. В результате это настоящее время, вместо того чтобы преодолевать прошлое, погружается в него и в то же время сталкивается с будущим, которое, в свою очередь, вместо того чтобы быть открытым горизонтом возможностей, выглядит как множество неумолимо надвигающихся на нас угроз (таких, как «глобальное потепление»).

В этом пространственно-временном контексте мы стремимся смотреть на прошлое и выстраивать отношения с ним из перспективы настоящего. Взамен производства одной «классической» версии текста, достаточно влиятельной, чтобы преодолевать огромные дистанции в пространстве и времени, сегодняшние филологи очарованы поисками того, как протекала действительная «жизнь» отдельных текстов в прошлом, представляя ее в виде постоянного движения ко все новым исполнениям и версиям этих текстов (для этого Поль Зюмтор придумал французское слово «mouvance»). Они хотят понять, как тексты переходили из этой «жизни» на пергаментные страницы кодексов, получая исключительный шанс быть сохраненными, и как на этих страницах и в этих кодексах отпечатывались материальные следы и симптомы социальных ситуаций, в которых, по-видимому, тексты бытовали.
И вот это широкое настоящее бросает вызов закоснелой филологии, которая пока не успевает полностью переформатироваться. Гумбрехт там рассказывает о новейших наработках филологии, но, вместе с тем, предостерегает относиться к новейшему, т.е. первейшему ответу на кризис как к удачному, вполне возможно, что эти ответы идут немного не в том направлении и лишь дистанция поможет нам разобраться. В числе удачных проектов нового времени Гумбрехт называет "историю понятий" и "дальнее чтение". Однако заметен его страх перед развитием гаджетов и мобильных приложений, судя по всему, он считает их медиумом нового знания, над которым филология уже не властна. Это видно как в эссе, так и в его • интервью, опубликованном в том же номере НЛО.

@темы: ссылки, литвед

13:22

Постмодерн подсмотрен
Немного разнообразной ссылкоты

Обзор работ, посвящённых нарративному подходу в изучении видеоигр

Какие изменения в нарратологию привнесло повествование в компьютерных играх. Статья слишком обща, видимо, подразумевает непосредственное обращение читателя к работам, а жаль.

Обзор арт-активизма последних лет от Алека Д. Эпштейна.

Интервью Павленского Новой Газете после выхода из тюрьмы. Довольно интересное, с охуительными историями о том, как он там ебал систему. Не, может и вправду ебал со всей той безнаказанностью, о которой рассказывает, но ему в его публичном положении это было ок. Не думаю, что обычного Васю терпели бы за подобное. И да, хорошо что интервью доверили не той ебанутой, что беседовала с Оксаной Шалыгиной, назвав её в заглавии статьи "женой Павленского". Да, без имени и фамилии, просто женой. Потом переименовав в соратницу, что, впрочем, так и оставило за Оксаной вторую роль и какую-то несамостоятельность, так, приложение к Павленскому, с которой можно только и поговорить, что о детях и доме.

Кстати, на Кольте публиковали • фотки квартиры Павленского, я нашёл что-то трэшовее моей комнаты :-D

А вот есть статья • Поэзия среди медиа: отвоевание субъективности суть которой можно пересказать так: поэзия использует приёмы медиа не столько для передачи информации, сколько для, эмм, эстетической рефлексии над этими самыми приёмами и над собой и миром вообще. Свежо, хули.

И напоследок три части статьи о современной литературной критике: какие есть сегодня критики и какие у них стратегии, вкусы, эстетические парадигмы и проч.
Вот • раз, два, три

@темы: ссылки, арт

21:05 

Доступ к записи ограничен

Постмодерн подсмотрен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

21:04

Постмодерн подсмотрен
дышится легче в дождь тяжелее в пух
тополиный в полиэтилен будто. пухнут
глаза ну что ж
говори что пушинка в глаз и чешется нос
подтекает тушь говори что размазалось просто
каплями ливня и раздул ветерок
говори что всё ок
это такой смоки айс
улыбайся
это льёт тополиный пух
из зелёных туч. это льнёт
и щекочет щёки и бьёт
в висках торопливый пульс
белые лужи
огненные мгновенные
пропадают по мановению спички

улыбайся
не бойся
сгорает пух
больше ничто не летит в глаза

@темы: поэзия

01:46

Постмодерн подсмотрен
18.05.2016 в 20:33
Пишет  Константин Редигер:

Следите за руками: одна вздорная статья, и у нас уже отбирают наши права. Все во благо детей! Невинные ласточки, сидящие вконтакте.
Сперва нам запретили публично обсуждать самоубийства и наркотики. Дети могут услышать! Конечно, ведь они узнают о наркотиках именно из интернет-энциклопедий, а во дворе за гаражами обсуждают только Овидия и Дхаммападу.
Потом выяснилось, что нельзя публично сказать, что любишь человека своего пола, обсудить биографию Цветаевой и процитировать Платона. Дети, эти ранимые души, могут узнать, что любовь движет солнце и светила вне зависимости от того, что у возлюбленного в штанах.
Потом обнаружилось, что с ними нельзя говорить и о разумном вечном гетеросексуальном. Если я хочу сказать в лекции, что либертены, бывало, занимались сексом, я должен поставить на лекцию маркер 18+. Дети, сами понимаете, не знают таких ужасов. Их шокирует, что такие гадости делают с живыми людьми. (Беру свои слова назад - Овидия за гаражами тоже нет, там обсуждают только соцреалистическую прозу). Наше все вовсе не Пушкин, фетишист и развратник, сплошь 18+, а дети. Мы должны их беречь. От кого? От нас.
Теперь выяснилось, что дети кончают с собой. Об этом с ними не говорили, потому что говорить было нельзя. Никто не сказал им, как больно человеку, упавшему с крыши, и как это некрасиво и неромантично. Закон суров! Никто не сказал им, что любовь, даже не разделенная, это прекрасно, потому что с ними нельзя говорить о любви. Закон! Никто не сказал ЛГБТ-подросткам, что они не сумасшедшие, и не извращенцы, а обычные люди, которых в будущем ждет счастье, не сказал, что самоубийство, даже когда тебя травят и презирают, это не выход. Закон!
И вот теперь мы видим самоубийства детей. Может быть, мы отменяем людоедские законы? Требуем, чтоб те, кто их принял, ушли в отставку? Нет, мы с серьезным видом обсуждаем, что бы еще запретить и куда бы еще пустить циклопа, пожирающего наших друзей. Дадим ему право мониторить соцсети. Обяжем родителей перлюстрировать переписку детей, и дадим циклопу право обшаривать наши дома и школы без суда. Циклоп обещает, что он сделает все хорошо. Он обидит только плохих людей, а нас не тронет. Все ради детей! Но так не бывает. Единственный подарок циклопа - право быть съеденным последним.

URL записи

@темы: копипаста, IRL

22:41

Постмодерн подсмотрен
Статья "Группы смерти" в Новой меня несколько удивила. Сначала они разводят истерику, а потом сами же будут плакать о репрессиях интернетов. Из довольно обычных реальных фактов и порции мемов фантазия журналиста создала крипипасту с конспирологическими завихрениями и, что печальнее, явным пропагандистским месседжем, заставляющим толпы юзеров без критического мышления снова обвинять медиа в смертельной угрозе. Старый дискурс "насмотрятся своих интернетов а потом прыгают с многоэтажек". Кроме того, старый совковый тип восприятия структур прослеживается в тексте: автор статьи (и многие комментаторы) тщетно пытается отыскать некую вертикаль, забывая, видимо, что имеет дело с молодняком в интернете, а не КПСС, а в этой среде уже давно феномены развиваются по большей части по горизонтали. А если вертикаль и есть, то она совсем незначительна, например, её легко можно разглядеть в статье Лентыру, совсем не получившей резонанса в отличие от (поскольку более холодная и лишена всяких няшных плюшек ахуенного детективчика, приёмчиков крипипасты и прочих эмоциональных педалек), но позволяющей приблизиться к пониманию всей этой путаной байды вокруг самовыпилов. Вертикаль как таковая почти не нужна и легко заменяема: взамен удалённых групп возникает вдвое больше новых, руководителями становится бывшая подписота, а закрытость и запретность привлекают подростков.

Я всё же остаюсь при мнении, что дело далеко не в интернете/ аниму/ играх/ куклах монстр хай и прочей хуете, дело в отношениях детей и взрослых внутри семьи. Но кто из родителей возьмёт на себя ответственность за суицид ребёнка? Конечно, легче обвинить во всём безответные новые медиа, ну, или некую иллюзорную вертикаль за ними. Возможность игры в субкультуру, игры со смертью, которая заменяет культурным обществам инициацию и помогает отыскать собственную идентичность, людьми рассматривается редко (да, часто, становясь родителями, люди забывают о том, как когда-то были подростками сами, что чувствовали тогда, как мыслили. Я сам плохо помню, хотя всегда даю себе установку на память и на возможность понимания этого странного, закрытого от взрослого мира Другого). Вероятно, флешмоб самовыпилов связан именно с этими особенностям (в тех местах, где он реально имел место).

@темы: ссылки

14:11

Постмодерн подсмотрен
Герман Лукомников:

«Немиров в стихах заговорил языком улицы. Той улицы, которая, по выражению Маяковского, «корчится безъязыкая», а на самом-то деле вовсе нет, она все время что-то говорит, и чаще всего она говорит «блядь» и «на хуй». Немиров открыл, что любой прозаический текст легко можно превратить в силлабо-тонические стихи, если кое-где вставить эти словечки. В самом деле, возьмем, к примеру, начало романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина». «Все смешалось в доме, блядь, Облонских» — это хорей (ср. «Выхожу один я на дорогу»). Меняем позицию «артикля» — получается трехсложный размер, анапест: «Все смешалось, блядь, в доме Облонских» (ср. «Только детские думы лелеять»). Ямб? Пожалуйста: «Все, блядь, смешалось в доме, блядь, Облонских» (ср. «У самовара я и моя Маша»). Дактиль: «Все, блядь, смешалось, блядь, в доме Облонских» (ср. «Утро туманное, утро седое»). Амфибрахий: «Все, на хуй, смешалось, блядь, в доме Облонских» (ср. «Однажды в студеную зимнюю пору»). Подобным белым стихом можно, наловчившись, декламировать газетные статьи.»

отсюда

@темы: поэзия, копипаста

15:24

Постмодерн подсмотрен
в столице был разогнан
несанкционированный митинг облаков
против военного парада

и облака пришли к нам

я наблюдал из окна
их кучевые тёмные плакаты
слушал их дождевые лозунги
но особенно мне понравился
грозовой салют в финале

@темы: поэзия

00:23

Постмодерн подсмотрен
Отзыв "Знамени" на "Поэзию" не удивил, чего ещё от "Знамени" ждать. Ссылок и цитирования Геннадия Айги — немерено. Не меньше, чем Бродского <...>. Но ведь рамочная ограниченность поэтики Айги несопоставима с разнообразием поэтики Бродского. По факту можно с этим и согласиться, но неужели не ясно, почему так сделано? Почему Айги сейчас нужнее Броццкого? Почему важны в учебниках Драгомощенко, Пригов, Сапгир? Это тот взгляд, которого в учебниках не было, который веет где-то в воздухе современной литературы, но не оседает там, где закладывается фундамент. Эта альтернатива необходима. Да, субъективных перегибов достаточно, но важен шаг, жест. А дальше всё ещё впереди, есть возможность применить получившуюся концепцию и в иных секторах поэзии.
А цитаты всяких кушнеров вообще нахуй сразу, верлибры у него насильственные, блядь, мелодичности русского языка не соответствуют. Конвульсии издыхающей поэтики, не иначе.

@темы: ссылки

16:30

Постмодерн подсмотрен
любоваться твоей аватаркой
чувство
будто ты рядом

оно особенно сильно когда
ты онлайн

@темы: поэзия

11:04

Постмодерн подсмотрен
Ладно, чтобы разбавить нарисованное мной говно вот няшность из сети





@темы: Вконтакте, фотащки

10:50

Постмодерн подсмотрен
Алина говорит: нарисуй, мол, чего-нибудь на яйцах перед покраской. А я не умею нихуя рисовать, накорябал что смог, вот что вышло в итоге:



читать дальше

@темы: дыбр, фотащки, "...а мы смеёмся"

17:17

Постмодерн подсмотрен
Михаил Эпштейн. Авторы и аватары

Обожаю читать Эпштейна, как это он из довольно натянутой паронимии делает целую концепцию и вводит ряд новых терминов.

Обычно в мире творчества выделяются два типа личностей: автор и персонаж. Но есть еще один тип, который сочетает в себе авторские и персонажные черты. Проще всего назвать его аватаром, пользуясь терминологией компьютерных игр и виртуальной реальности. Аватар создается автором, и в этом смысле может рассматриваться как персонаж. Но он и сам выступает как автор, у которого могут быть свои персонажи.

Это вот как лирический герой, но более широко, не только относительно лирики, это ещё и всякие гетеронимы, мистификации, выдуманные и псевдоисторические рассказчики, приговские маски и т.п. Эпштейн даже иерархию авторов и аватаров выстраивает, вводя понятия гипер- и гипоавторства:

Гиперавторство (hyperauthorship; греч. hyper — «над, сверх, чрезмерно») — виртуальное или фиктивное авторство: создание произведений от имени «подставных» лиц, реальных или вымышленных. Понятие «гиперавтор» возникло у меня по аналогии с «гипертекст», то есть таким распределением текста по виртуальным пространствам, когда его можно читать в любом порядке и от любого его фрагмента переходить к любому другому. Так и авторство может рассеяться по многим возможным, «виртуальным» авторствам, которые несводимы к реально живущему индивиду.

Можно выделить два порядка гиперавторства: восходящий и нисходящий. Восходящий: менее авторитетный писатель приписывает свои сочинения более авторитетному, как правило, жившему до него. Например, книга Зоар, основание учения каббалы, была создана испанским автором Моше де Леоном (1250—1305), но приписана им рабби Шимону Бар Йохаю, который жил в Израиле во II в. н. э. Такая же «отсылка наверх» использована и основоположником апофатической теологии, неизвестным автором VI в. н. э, который приписал свои богословские трактаты Диониосию Ареопагиту, жившему в Афинах в I в. н.э. и упомянутому в новозаветных Деяниях святых Апостолов. В XVIII в. Джеймс Макферсон приписал свои стихи на гэльском языке древнему шотландскому барду Оссиану. Проспер Мериме выдал свои баллады за переводы сербских народных песен — «Гусли, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (1827).

Нисходящий порядок гиперавторства имеет место, если автор скрывается за подставным лицом низшего социального статуса или меньшей известности. Так, согласно антистратфордианским версиям, полуграмотный актер Уильям Шекспир послужил литературной маской для великого философа Фрэнсиса Бэкона или для Эдварда де Вера, 17-го графа Оксфорда.[1] А. С. Пушкин скрыл свое авторство наивных и забавных историй за образом мелкого провинциального помещика И. П. Белкина.

Гиперавтору соотносительно понятие гипоавтора (hypoauthor; греч. hypo — «под»), то есть вторичного автора, от имени которого излагается идея или которому приписывается текст. Например, «Заратустра» — гипоавтор Фридриха Ницше в его книге «Так говорил Заратустра». Самый известный российский пример: болдинская осень 1830 года, когда Пушкин создал сразу нескольких гипоавторов и писал за всех: «Скупого рыцаря» — от имени Вильяма Ченстона (Шенстоуна), «Пир во время чумы» — Дж. Вильсона, «Повести покойного Ивана Петровича Белкина»… Если Пушкин — гиперавтор Белкина, то Белкин — гипоавтор Пушкина. Что касается поздних лирических стихотворений Пушкина, к ним тоже приложили руку гипоавторы: от англичанина Барри Корнуолла («Пью за здравие Мери…») до янычара Амин-Оглу («Стамбул гяуры нынче славят…»).

Есть по крайней мере три типа гипоавторов: 1) Историческая личность, писатель или мыслитель, такие как английский поэт Вильям Шенстоун, которому А. Пушкин приписал авторство «Скупого рыцаря», или малоизвестный итальянский поэт Ипполито Пиндемонте, которому Пушкин подарил одно из своих позднейших стихотворений («Недорого ценю я громкие права…»); 2) Фиктивный, вымышленный индивид, например Иван Петрович Белкин; Клара Гасуль, испанская актриса, которой Проспер Мериме приписал авторство своих пьес («Театр Клары Гасуль», 1825); старец Пансофий, автор «Краткой повести об антихристе» у Владимира Соловьева; 3) Литературный персонаж, например Иван Карамазов, автор поэмы о Великом инквизиторе и других сочинений, о которых рассказывается в романе Ф. Достоевского.

Один гиперавтор может иметь множество гипоавторов, но бывает и обратное соотношение, когда гипоавтор один, а предполагаемых гиперавторов — много. Так, если исходить из антистратфордианских воззрений, один гипоавтор, малограмотный актер «Шакспер», послужил маской неизвестному гиперавтору, которого разные толкователи идентифицируют как Фрэнсиса Бэкона и Кристофера Марло, Уильяма Стэнли, 6-го графа Дерби, и Роджера Меннерса, 5-го графа Рэтленда.


Если обратить внимание на последний абзац, понятно, что гипер- и гипоавторы относятся не столько к фактическим реалиям, сколько к теоретическим конструкциям, некой "гиперреальности", соединяющей мир текста и мир около текста (часть реального мира, связанная с текстом, скажем, реальный автор) и даже мир гипотез в случае с Шекспиром, тут ситуация понятна, ведь вроде как в истории остался именно гипоавтор, а гиперавтор неизвестен. Это больше и выше, чем просто разговор о гетеронимах, псевдонимах, подставных рассказчиках и авторских фейков, это попытка объединить все эти ряжения в общее поле и нащупать его структуры и закономерности, смелая и отчаянная, как это всегда бывает у Эпштейна. Кроме того, это поле понимается как возвращение "авторской" субъектности после пресловутой "смерти" на интерсубъектном и виртуальном уровнях: Однако следующий интеллектуальный сдвиг ведет к воскрешению авторства — уже в виде гиперавторства, которое несводимо не только к живущим индивидам, но и к структурным механизмам письма, а представляет собой сообщество виртуальных индивидов , между которыми происходит творческая интерференция. В этом смысле авторство не сверхлично, а межличностно : каждый из возможных авторов оставляет свой след в написанном, но далеко не всегда позволяет установить биологическое или биографическое происхождение этого следа.

Интересно, как в данной оптике рассматривать стихогенераторы? Т. е. ясно, что стихогенератор — это гипоавтор (вспоминаем Б. Сивко), а кто его гиперавтор? Конкретный пользователь, программист? Стихогенератор вовсе сводит на нет любые проявления биологии и биографии, находясь лишь внутри своего дискурса. Есть о чём подумать.

@темы: ссылки, литвед, копипаста